Итак, центральным институтом южнофранцузского общества IX–XI вв. был аллод, уподобляемый proprietas постклассического римского права, но чем дальше, тем больше приобретающий черты условного права на имущество, что объективно сближает его с бенефицием и феодом. По сравнению с ними, аллод оправдано считать привилегированной формой условного землевладения [3839]. Все это побуждает рассматривать аллод и феод в единой системе имущественных отношений, отмеченной тесным переплетением вещных и личных связей и мучительными поисками адекватных юридических, да и чисто лексических, средств самовыражения. Понимание этого даст в руки исследователя ключ к юридической терминологии источников, поражающей разнообразием и отнюдь не только при первом знакомстве оставляющей впечатление хаоса.
Передать имущество можно было не только ad alodem или ad proprietatem, ad alodem proprium, но и ad proprium [3840], ad jus proprium [3841], ad dominium proprium [3842] и т. д. В ходу были и другие, трудно переводимые выражения: передать de mea jure in jure vestra [3843], de meo jure in vestram potestatem ad proprium [3844], de meo jure in vestro dominio [3845], de mea potestate ad vestrum dominium [3846], de meo jure et dominacione [3847], in dominio et potestate [3848] и даже in potestate, dominio et alode [3849]. Термин dominium в это время утрачивает сколь-нибудь точное значение. Иногда он сближается с proprietas и аллодом [3850], иногда — с феодом; так, имущество можно "иметь в феоде и полном доминии" [3851]. Однако, как следует из приведенных выше формул, чаще всего dominium трактовался как власть или господство. С другой стороны, писцы, похоже, не видели большой разницы между proprietas и аллодом, с одной стороны, и possessio — с другой [3852]. Если не сводить все к бездумному воспроизведению фрагментов древних и все более искажаемых формул, придется сделать вывод о размывании границ между основными правовыми понятиями и тяготении к юридически неопределенному представлению об имуществе.
Квазиюридические термины bonum [3853], facultas [3854], substantia [3855] и особенно res [3856] по-прежнему в ходу, довольно часто в сочетании со словом propria [3857] и даже proprietas [3858], как и соответствующим образом поданные субстантивированные местоимения [3859]. Однако в это время они играют меньшую роль, чем в текстах IV–VI вв., что связано как с расширительным употреблением терминов possessio и alodis, часто используемых для выражения мысли об имуществе вообще, так и с появлением новых терминов с этим значением.
Важную роль в описании имущественных правоотношений играло понятие jus. В грамотах на каждом шагу встречаются словосочетания jure proprio [3860], jure proprietario [3861], jure proprietatis [3862], а также jure perpetuo и т. д. [3863], выражавшие мысль о полном праве на имущество. Достаточно часто понятие jus является единственным средством выражения мысли о законном обладании имуществом [3864]. "Принадлежит по праву" — так можно сказать и по-русски, не претендуя, однако, на юридическую дефиницию. Реже в этом значении используется слово potestas. Приведу лишь одну, самую любопытную формулировку: "земля нашей власти и нашего слова" [3865].
С XI в. в оборот входит прозрачный термин aver (имеющий в русском языке неожиданного родственника в лице банковского термина "авуары"). Его специфическим значением было "скот" [3866], но даже в пределах одного картулярия найдется немало текстов, где оно применено в отношении зерна [3867], денег [3868], земли [3869] и просто имущества без каких-либо уточнений [3870]. Иногда это имущество описывается с помощью определения proprium [3871]. В некоторых документах aver выступает как обобщающее понятие, обнимающее такие термины, как alodis и honor [3872], в других противопоставляется honor или наряду с ним служит обозначением "имущества вообще" [3873].
Термин honor — несколько другого плана. В отличие от aver, почти не привлекавшего внимание исследователей, он достаточно хорошо изучен [3874]. В южнофранцузских текстах honor иногда является синонимом alodis [3875]. В других случаях alodis и fevum мыслятся как составные части honor, понимаемого как "имущество вообще" [3876]. Но чаще, и в принципе, honor — это привилегированное имущество феодального типа. Так можно было назвать земли и доходы рыцаря [3877] или церковного учреждения [3878], но не имущество крестьянина, в отношении которого уместнее было сказать substantia [3879], хотя, как отмечалось чуть выше, последний термин употреблялся и в более общем смысле. К слову, зависимый крестьянин со своим наделом и лежащими на них повинностями мог рассматриваться как honor [3880]. Как и термин alodis, honor мог сопровождаться топонимом и обозначать конкретное имение [3881]. Несмотря на выраженную социальную окраску, термин honor, "преодолевающий" различия между собственностью и владением, равно как между аллодом и феодом, также указывает на общественную потребность в квазиюридическом понятии, выражающем представление об "имуществе вообще", обладаемом по праву.
Вывод о смешении основных понятий имущественной сферы подтверждается анализом глаголов, характеризующих способы обладания имуществом. Речь идет, по большей части, о трех глаголах: habere, tenere, possidere. В источниках они фигурируют как по отдельности [3882], так и в разных комбинациях: habere et possidere [3883], habere et tenere [3884], tenere et possidere [3885], habere, tenere et possidere [3886], иногда с добавлением других глаголов, уточняющих способы использования имущества: adere (что можно перевести и как "находиться", и как "вступить в права") [3887], vindicare ("требовать", "присваивать") [3888], fruere или fructificare ("извлекать доход") [3889] и т. д.
Как отмечалось выше, в римский период глаголы habere, tenere и possidere имели, хотя и не однозначное, но все же достаточно определенное юридическое значение. В каролингскую и особенно в посткаролингскую эпоху от этих значений остаются лишь воспоминания. Так, "фиски" и церкви, как правило, держат [3890]. Этот же глагол обычно употребляют в отношении прекария [3891], узуфрукта