Несмотря на цензуру, которая после 1933 года ограничивает его переписку с Фрейдом, так что оба корреспондента вынуждены свои высказывания сглаживать, письмо Эйтингтона вполне открыто и радикально. И хотя он не называет коллег, которые отвергают его идеи, они хороши известны Фрейду – речь идет об Эрнесте Джонсе, Феликсе Бёме и Карле Мюллере-Брауншвейге, психоаналитиках-членах Ассоциации, пытающихся прогнать Эйтингтона. В соответствии с новой политикой «спасения», руководители психоанализа должны быть непременно арийцами, сообразуясь таким образом с требованиями новой власти. Такими арийцами как раз и являются Бём и Мюллер-Брауншвейг, и именно по этой причине Джонс стремится их продвинуть, с чем не может согласиться Эйтингтон.
Фрейд отвечает ему через пару дней, 21 марта 1933 года, предлагая три возможности и показывая, что он сам предпочитает то решение, которое его учеником было отклонено. Конечно, Фрейд также учитывает возможность закрытия Института: «Во-первых, психоанализ подвергается запрету, и Институт закрывается в административном порядке». Но, в отличие от Эйтингтона, Фрейд также рассматривает два других варианта, позволяющих его сохранить. Он не принимает во внимание предостережение Эйтингтона, который не видит возможности продолжить деятельность Института, не искажая самого его духа. Фрейд, в противоположность Эйтингтону, рассматривает возможность сохранения Института под неофициальным патронажем последнего: «Во-вторых, с Институтом ничего не происходит, но вас, поскольку вы иностранец, снимают с его руководства. Однако вы в таком случае остаетесь в Берлине и можете по-прежнему оказывать неофициальное влияние на его деятельность. Мне кажется, что в этом случае вы можете не закрывать Институт. ⟨…⟩ Также в общих интересах сохранить его на эти неблагоприятные времена». Слепота Фрейда в этом отношении совершенно полная. Он продолжает: «В этот период руководить им может какой-нибудь произвольный человек вроде Бёма» [173]. Но Бём был далеко не «произвольным» человеком, это был «ариец», «чистота расы» которого признана новым немецким государством. Эйтингтон не может обмануться этим предложением, и через три дня отвечает Фрейду: «Я боялся как раз того, что мы будем вынуждены отдать Институт под управление „произвольного человека“ и что этим „произвольным“ окажется тот именно, кого вы назвали» [174]. История доказала его правоту – спустя несколько лет Бём покажет себя в роли усердного «психоаналитика», привлеченного к программе надзора за гомосексуалистами, а потом и их депортации [175].
Фрейд рассматривает и третью возможность: Институт сохраняется, однако Эйтингтон уезжает, добровольно или вынужденно, и «теряет всякое влияние». С точки зрения Фрейда, в этом случае «увеличивается опасность внутри Института», который могут захватить внутренние враги, преследующие свои «собственные цели». Фрейд в частности упоминает Харальда Шульца-Хенке, нееврейского психоаналитика-диссидента, который мог показаться нацистам заслуживающим доверия. Если рассмотреть этот третий из предложенных вариантов, можно понять, что, с точки зрения Фрейда, в отличие от Эйтингтона, наибольшую опасность как для психоанализа, так и для Института представляет собой не нацизм, к которому и первый, и второй должны приспособиться, но их присвоение диссидентами, стремящимися исказить их дух! В письме Эйтингтону от 17 апреля 1933 года, в котором он рассказывает о своей встрече с Бёмом, Фрейд указывает на то, что последний, как и Мюллер-Брауншвейг, «[не согласен] с какими-либо существенными уступками в плане функционирования самого анализа» [176]. По его словам, «существо анализа» (которое было бы неплохо определить) может сохраниться в условиях нацизма; основная угроза в таком случае проистекает от бунтовщиков внутри самого психоаналитического поля. В эти темные времена Фрейд, похоже, больше заботится о сохранении храма психоанализа, чем об общей политической ситуации. Третья возможность, очевидно, служит для отпугивания. То есть Фрейд косвенно предлагает Эйтингтону выбрать второй вариант: сохранить психоаналитический институт в Берлине открытым и «самоустраниться», передав руководство Бёму, который должен сберечь «существо» психоанализа. На их встрече Бём, впрочем, всеми силами заверяет Фрейда в том, что «Шульц-Хенке никогда не станет частью управления», но также – по требованию Фрейда – что он займется исключением Райха [177]. Хотя Фрейд не особенно высоко ценил Бёма, в тот момент этих заверений, видимо, хватило, чтобы оказать ему доверие.
Несмотря на угрозу нацизма, Райх по-прежнему не скрывает свои мнения, что, с точки зрения новой ориентации психоанализа, становится недопустимым. В начале 1930-х он не только занимается Сексполом, ему хватило «наглости» (выражение Анны Фрейд [178]) вернуться в Вену, чтобы прочесть лекцию в Психоаналитическом обществе, где он открыто заявляет о своем политическом сопротивлении нацистам. В Психологии масс и фашизме, которая вышла в 1933 году, Райх прямо критикует национал-социализм. Фрейд же в том же году, как мы уже отметили, публикует статью О мировоззрении, в которой ставит вопрос, является ли психоанализ Weltanschauung,