Иногда он поднимал глаза на танцующие пары. Встретившись взглядом с Алёнкой, отворачивался.
Когда объявили последний танец и Руся снова взял Алёнку за руку, Витька пошел в раздевалку, чтобы взять куртку и выйти на крыльцо раньше всех. Может быть, хоть там удастся подарить Алёнке значки… Но куртки почему-то нигде не было. Он обыскал всю школу – напрасно. Она будто испарилась. А смех девчонок уже был слышен во дворе. Витька подошел к окну: по школьной аллее рядом с Алёнкой шел Руся, за ними, как преданный пес, тащился Петушок.
У Витьки от злости выступили слезы. Плохо соображая, что делает, он юркнул в туалет. В унитазе плавало что-то нежно-голубое. Он ужаснулся – куртка! Его новая куртка! Витька быстро вытащил ее из унитаза и… похолодел: измятая куртка была чем-то вымазана и источала зловонный запах. Совершенно потерянный, он сунул ее под мышку и выскочил на улицу.
Под фонарями, на остановке, галдели одноклассники. Среди них была и Алёнка. Руся, красуясь, рассказывал какие-то байки. Девчонки хохотали, и только Алёнка напряженно всматривалась в школьное крыльцо. Увидев его, обрадованно замахала рукой, но Витька, опустив голову, скрылся в темноте соседнего переулка.
Отца с матерью, на его счастье, дома не оказалось. На столе лежала записка: «Ушли в гости. Придем не скоро. Ужин на столе».
Только какой там ужин! Витька рывком разобрал постель и, сорвав с себя одежду, плюхнулся под одеяло. Мысли роем кружились в голове: «Куртка – дело рук Петушка! Это он, чтобы Русе угодить… А Алёнка тоже хороша! Смотрит на меня, а сама с Русей танцует, и рука на его плече!.. Провалитесь вы все!..»
Когда зазвонил телефон, он спрыгнул с кровати так поспешно, что чуть не подвернул ногу. Внутри все предательски дрожало: неужели Алёнка?!
– Алё, – раздалось в трубке. – Это ты, Витя? – услышал он ее робкий голос. – Мы на остановке ждали тебя… Ты куда-то пропал…
Витька молчал.
– Алё! Витя, ты меня слышишь?
– Да.
– Валентина Александровна сказала, что физкультуры не будет. И нам завтра ко второму уроку. Тебя в это время в классе не было, вот я и звоню…
– Спасибо, – сухо буркнул Витька, не зная, о чем говорить дальше. Сердце стучало громко – как тогда на кладбище. Боялся даже, что Алёнке слышно.
– Ну ладно тогда, пока… – грустно произнесла она и положила трубку.
Витька еще долго слушал телефонные гудки. Потом забрался с ногами в кресло, стал кусать ногти. И наконец решительно тряхнул головой. Завтра на перемене он назло всем подарит Алёнке значки. Пусть Руся хоть лопнет!.. И снова как ни в чем не бывало придет в своей голубой куртке. Мама говорила, что она хорошо стирается. У Петушка, наверное, челюсть отвиснет: зря старался! Главное – улыбаться! А если Колька откроет «варежку» и ляпнет, что вот, мол, достал-таки куртку из унитаза, он, Витька, удивленно захохочет: «Ты что, Петушок, с Луны свалился?! А может, во сне приснилось? Впрочем, скорее всего, со своей перепутал… Нюхни, не пахнет ли» Пацаны загогочут – это как пить дать. И Колька останется с носом.
Вскочив, открыл в ванной горячую воду и, что-то напевая себе под нос, принялся решительно настирывать куртку. Усердствовал так, что с кончика носа в таз стали стекать капельки пота.
Глава третья
Утром Витьку разбудил взволнованный Тошкин голос:
– Витька! Ты слышал, какой ночью хлестал ливень?!
Витька перевел осоловевший взгляд на потолок палатки. Но он был сухим. В палатке было светло. Значит, светило солнце.
– Тебе, наверное, это приснилось, – широко зевая, лениво изрек он.
– Ну конечно! – обиделся Тошка. – По брезенту так барабанило, что я долго заснуть не мог. И пол в палатке сырой. Даже подо мной мокро. Пощупай!
– Может, тут что другое? – съюморил Витька.
– Иди ты! – обидчиво сморщил нос Тош-ка. – Я тебе серьезно, а ты как этот…
Витька пощупал рукой пол. Он действительно был сырым. Витька задумался. Значит, без дождя не обошлось и вертолета не будет. Класс пожарной опасности смыло на несколько дней. Ну и пусть! Если и пролетит над ними, никаких знаков о происшествиях давать отцу не будут. Подумаешь – хлеба да соли нет. Целая река рыбы. С голоду не умрешь. Радовало то, что впереди – заброшенная деревня, куда отец после тушения пожара высаживал на отдых десантников. Сплошная романтика! А когда, расстегнув молнию палатки, высунул лицо наружу, от удивления присвистнул:
– Вот это да-а-а! Вода-то как поднялась! Как только нас в реку не смыло?! Ты, Тоша, прав, полоскало, наверное, всю ночь. А я спал как убитый!
– Уж не знаю, что тебе снилось, но среди ночи ты вдруг заорал: «Я здесь!!!»
Витька только хмыкнул. И вышел из палатки.
Река подобралась к самому входу разбитой на песчаном берегу палатки. Вбивать в песок колышки было легче, да и комаров на открытом месте меньше. Вот и не полезли вглубь острова – разве могли подумать, такое вот может случиться?
Остров заметно уменьшился в размерах. До воды было меньше полуметра. Костер разводить не стали: сухого хвороста после такого ливня вряд ли где найдешь. Позавтракали всухомятку, запили вчерашним чаем.
Шел уже третий день их робинзонады. Пороги остались позади, впереди – широкая гладь реки. Распустили спиннинг, стали дорóжить. Плыть по спокойной реке было истинным удовольствием. Открылась душа, выплескивая из себя то, от чего хочется освободиться.
– Ты, Тошка, наркотики пробовал?
– Не-а! – мотнул тот головой. – А ты?
– А я пробовал. Честно признаться, ничего хорошего! Это уже в шестом классе было. Я не стал тебе об этом рассказывать… Помнишь, я тогда какое-то время ходил на кружок по плетению из бересты? Так вот у нас там один фраер был, типа Гехи Заварухина. Однажды он каких-то таблеток принес, всех пацанов угощал. Ну, не при девчонках, конечно. Дурацкое состояние, скажу я тебе. Туман в голове, ничего не соображаешь. Идешь, шатаешься, как пьяный. И на другой день еще ноги тряслись. Но самое главное, перед мамой стыдно было. Меня ведь руководитель кружка домой привела. Хорошо еще, что отец в ту пору в командировке был. Мать ему ничего не рассказала. Я поклялся ей, что никогда больше эту гадость в рот не возьму. И даже кружок забросил, хоть нравилось берестой заниматься… Парня того видеть не хотел. Вот скажи, зачем пацаны эту дрянь глотают?
Но Тошка молчал. И Витька, чтобы сменить щекотливую тему разговора, зачем-то спросил:
– Тош, а с отцом своим ты общаешься?
Тот покачал головой.
– Я даже его не видел никогда. Не знаю, кто он по профессии, где живет. И расспрашивать маму не могу. Она сразу в себе замыкается, а то еще и плакать начинает.
Однажды семейный альбом с фотографиями нашел. Ну, все там наши родственники: бабушка, дедушка, тетя Тоня с дядей Павлом, мои сестры двоюродные, Лида с Викой. И вдруг… фотография мужчины, внешность нерусская, южного типа. Узкое лицо, у меня такое же, чуб черный вьющийся. Красивый! И главное, взгляд умный, серьезный. Думаю, что это отец и есть.
Как-то тетю Тоню, мамину старшую сестру, стал пытать, про отца расспрашивать. Она только, вздохнув, сказала, что чужие тайны человек выдавать не имеет права. На фотографиях, где я маленький, его тоже нигде не видно. Хоть есть даже фотки, где меня, трехмесячного, в каком-то корыте в деревне у бабушки купают. – Тут Тошка запнулся, осторожно взглянул на Витьку, словно проверяя, стоит ли дальше раскрывать свои домашние тайны. Убедившись, что Витька слушает его с самым серьезным видом, продолжал: – Знаешь, я ни на маму, ни на кого из наших родственников не похож совсем. Так что и не знаю, какой я национальности.
Витька внимательно посмотрел на друга. Тош-ка действительно был больше похож на южанина. Смуглое лицо, черные, будто нарисованные, брови.