«Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха, и что Мухаммед – Посланник его».
И пока мирная грусть первого сталкивается с жаждой мщения второго, Петра стоит, сжимая губы. Аллах никак не помог ее мужу, ее братьям, ее сестрам. Где был он, когда убивали его народ? Чем занимался неделю назад, когда ее сын бился в агонии? Она выдерживает набожный взгляд имама Аслана. Хочет, чтобы тот усомнился в Его всемогуществе, чтобы почувствовал под ребром едкую рану. Имам отводит взгляд, сбивается, бормоча аяты. Стыдясь, он ищет сочувствия в младшей, отирает ее блестящий лоб. Но Милли не до чтения сур. Ее брат не в могиле. Алмаз не заточен в жалкие деревянные доски, от которых пахнет весной. Он никогда не пах цветами. А нюх ее ни разу не подводил.
Если Алмаз еще где-то, то возможности безграничны. Он может быть в этой короне, вырезанной из пачки ее любимой воздушной кукурузы. Или в этой божьей коровке на ее пальце. «Это ты, Мамаз?» – шепчет она хитро. И следит, как жучок летит на другой конец кладбища, к склону, где надгробия ползут вверх уступами. На самом высоком, вдалеке, стоит темнокожая девушка. С удивительным, до неприличия веселым выражением лица – оно совсем не подходит к стуку лопат, засыпающих землей могилу. За плечами у нее большой алый рюкзак, и каждый раз, когда она покачивается, теряя равновесие, из него сочится на камень красная струйка. Милли вспоминает слова мистера Адамса: «У Поплины походный рюкзак кровоточит». Кажется, только Милли замечает ее. Она правда была подругой Алмаза? Наверняка, раз пришла несмотря на это июльское кладбищенское пекло. Но почему она как будто улыбается? Милли хочется подойти к ней и расспросить, но она обещала вести себя как следует.
Начинается борьба. Если она побежит за Поплиной, то навлечет на себя гнев Деды. Но это мелочи по сравнению с теми сведениями, которые она сможет добыть. В ее лихорадочно работающем мозгу вспыхивает сюжет про наркокартель. Ее брат в костюме-тройке и гангстерской шляпе стоит напротив крестного отца Мафии. Жильцы закрывают ставни, улица пустеет. Бандитский вестерн. Дуэль на площади Сен-Бейтс. Солнце обжигает пальцы на револьверах. Бах! Бах! Алмаз проиграл. Если Поплина – дочь бандита, смерть ее брата понятна; чистая, красивая месть, какой теперь не бывает. Милли могла бы грустить, будь в этой трагедии геройство, объясни ей кто-нибудь, как и почему. Но непонимание стоит плотиной. Слезам мешает стая вышедших на охоту хищников, и безвыходное возбуждение не дает ни есть, ни спать, ни принять нестерпимое. Потому что, несмотря на объявление о поиске свидетелей, Бёрдтаунская газета сообщала этим утром, что у шерифа нет ни малейших зацепок. «Ну конечно! Алмаз был один-одинешенек, когда его убили», – прокомментировал Тарек и разорвал газету. Но Милли осточертели горькие замечания Водовичей. Говорить мало. Нужно найти объяснение этим двум выстрелам. Она не может похоронить убитого брата, не узнав, кто убийца. Именно поэтому она бросается бегом к той девушке.
Вопреки ее опасениям, ни Деда, ни мама не пытаются ее удержать. Бегство – ерунда, по сравнению с тем, чего они навидались во время войны. Веселая мать с мертвым ребенком на руках, вдовец, одетый в платье жены. Горе не знает условностей. Перед лицом смерти оно плюет на все. Если ему надо отвернуться от могилы старшего брата, оно так и сделает. Без толку пытаться понять то, на что решается сознание, спасаясь от ужаса. Если, чтобы облегчить сердце, перепачканным кедам нужно давить и топтать толпы мертвецов, пускай. «Моjа мала делает, что может», – шепчет Деда ругнувшемуся по-боснийски Тареку. «Лишь бы ожила, когда остановится», – надеется Петра, даже не взглянув на дочь, удирающую между могил.
Бросив вызов густому зною, Милли чувствует, как тяжелеет с каждым шагом. Впервые ее тело борется с природой. Ноги все сильнее путаются в кустах, будто нарочно ставших жестче, чтобы задержать ее. Это не смешно! Как будто и ты, мерзкий городишко, надо мной издеваешься! Как бы ни ускорялась Милли, ей не удается догнать Поплину, которая петляет с обескураживающей юркостью. Девушка, точно видение из кошмарных снов, держится на одном и том же расстоянии и кажется неуловимой. «У нее и правда кровь из рюкзака течет», – думает Милли, поскользнувшись на алом следе. Она задыхается от металлического запаха, ей кажется, будто она и сама в крови.
– Чья это кровь? Кто ты? – кричит она упорно молчащей Поплине.
Тело у Милли ослабло от горя, но она бодрится, потому что уверена, что бежит за ключом к разгадке. Алмаз любил секреты, и свои, и чужие. Она вспоминает тот вечер, когда застукала брата за курятником с сигаретой во рту. «Будущий президент курит!» – крикнула она. «А ты до сих пор палец сосешь, когда никто не видит, каждому свое», – парировал он с закрытыми глазами и как никогда умиротворенным видом. У Милли много удивительных воспоминаний. Например, когда Алмаз услышал, как она разговаривает с кошками миссис Финч, он всерьез удивился: «Надо же, они говорят по-английски». Кроме Марчелло, он по-итальянски», – ответила она. «Ага, как крысы у старика-австрийца». Больше он ничего не прибавил, но было ясно, что он не шутит. Может, Алмаз трус и рохля, но он точно не из скучных пай-мальчиков. Он курил и выпивал, рассказывал жуткие анекдоты и часто ходил куда-то по ночам. Милли ни разу не удалось проследить за ним, а он не рассказывал ей, куда убегает ночью. Тем не менее она всегда считала, что ей повезло быть хранительницей его теневой жизни и прочих любопытностей.
Поплина наконец останавливается, но тут же исчезает насовсем. Милли, все это время не отрывавшая глаз от ее спины, с удивлением обнаруживает, что оказалась на ступенях библиотеки на площади Сен-Бейтс. В каких-то миллиметрах от вытекшей из рюкзака Поплины лужи крови стоит Дуглас Адамс.
«Где она?» – Милли пытается отдышаться, завороженно глядя на багровое пятно на земле. Кровь Алмаза, думает она с ужасом. И ее прерывистое после бега дыхание сбивается еще больше. Но она моргает несколько раз, и к камню возвращается привычный кремовый цвет. Милли садится на корточки и трогает твердую поверхность. Надо же, как тогда с раздавленным зверьком в коридоре.
Дуглас поднимает бровь, потом бросает окурок на последнюю ступеньку и давит его носком берцев. Тут Милли забывает и Поплину, и то, что ей не хватает воздуха, и пропавшую кровь, и похороны. Вновь покачнувшись, тело ее сбегает по ступенькам. Здесь его шея сломалась и умерла, прямо тут, где окурок. «Он смеет швырять мусор на моего брата!» Сил драться у Милли уже нет, но она