Имя тени - Александр Григорьевич Самойлов

Свет за пределами пещеры «Молчаливого Плача» ударил в глаза, заставив их слезиться. Дзюнъэй прикрылся худой, почти прозрачной рукой, медленно выходя навстречу двум безмолвным стражам. Они не сказали ни слова, лишь кивком указали ему следовать за собой.

Каждый шаг отзывался болью в закоченевших мышцах. Три месяца одиночества, сырости и скудной пайки из хлеба и воды сделали свое дело. Его тело, отточенное годами тренировок, стало чужим — слабым, легким, неестественно легким. Он шёл, глядя под ноги, но взгляд его был не потухшим, а острым и ясным. Пещера не сломала его. Она отполировала, как вода гладкий речной камень, смыв всё лишнее — сомнения, страхи, остатки юношеского идеализма. Осталась лишь суть. И воля.

Его привели в знакомую пещеру Оябуна. Воздух здесь пах старым камнем, сухими травами и властью. Мудзюн сидел в глубине на татами, его лицо тонуло в тенях. Лишь один факел, прикреплённый к стене, освещал его высохшие, сложенные как для молитвы руки.

— Подойди, — его голос был тихим, но он заполнил всё пространство пещеры, словно удар колокола.

Дзюнъэй подошёл и опустился на колени, скрывая усилие, с которым далось это простое движение.

Мудзюн долго молча его разглядывал. Его глаза, казалось, видели не истощённое тело, а каждую мысль, проносившуюся за его как будто бы прозрачным лбом.

— Ты доказал, что можешь думать, — наконец произнёс старик. — Дорогостоящий навык для инструмента. Инструмент не должен думать. Он должен резать. Но раз уж ты обрёл эту абузу, теперь докажи, что можешь подчинять мысли долгу. Или она сожжёт тебя изнутри.

Он сделал паузу, давая словам просочиться в сознание.

— Война — это не только сражения на поле брани. Это — поток. И мудрый плывёт туда, где течение сильнее. Уэсуги… ослабел. Его покровительство стало балластом. Такэда Сингэн силён. Его дружба сейчас выгоднее его вражды. Мы заключили с ним перемирие. Хрупкое.

В голосе Мудзюна прозвучала тонкая, как лезвие бритвы, ирония.

— Но дружба с лисицей требует больше глаз, чем война с волком. Союз нуждается в укреплении. Наш вклад — информация. Его глаза и уши при его дворе. Это будешь ты.

Он наклонился вперёд, и свет свечи выхватил из тьмы его безжалостное, морщинистое лицо.

— Твоя легенда. Немой сирота по имени Дзюн. Чистота. — Мудзюн усмехнулся, явно наслаждаясь своим чёрным юмором. — Его деревню спалили самураи Уэсуги. Он чудом выжил, но пламя забрало его голос. Его взяли в замок из милости за красивый почерк. Ты будешь переписчиком. Тенью среди теней. Абсолютная пассивность. Твоё оружие — не клинок, а терпение. Ты будешь смотреть. И запоминать.

Он подробно описал систему связи: почтовый ящик у старого кедра в трёх часах пути от Каи. Любой другой контакт — знак провала.

— Ты — мои глаза там, — голос Мудзюна стал тише и опаснее. — Если ты ослепнешь или, того хуже, начнёшь смотреть не туда… я вырву тебя с корнем. И не сомневайся, мы будем следить. Всегда. Два дня чтобы набраться сил перед дорогой, потом отправляешься.

Двое суток, дарованных на отдых, он провёл не с другими ниндзя, а в почти полном уединении. Тело его просило сна и пищи, но душа — тишины и порядка. На второй день, когда силы начали понемногу возвращаться к его измождённым мышцам, он пришёл на берег подземной реки, что протекала через сердце Долины.

Здесь был его тайный храм. Воздух звенел от абсолютной тишины, нарушаемой лишь низким гулом воды, бегущей в вечность где-то в черной пещере. Свет сюда пробивался через узкую расщелину в своде, ложась на тёмную воду холодным, синеватым столбом. Он сел на свой привычный, отполированный временем и одеждой камень и смотрел на воду, несущую свои тёмные воды в неизвестность.

«Куда ты течёшь?» — думал он, и вопрос этот был о нём самом.

«Ты уходишь из этой долины, чтобы исчезнуть в чужих землях. И я ухожу. Но ты — просто вода. У тебя нет выбора. У тебя нет имени. Ты течёшь, потому что должна. А я?»

Он мысленно перебирал свои имена. Дзюнъэй — Чистая Тень. То имя, что дал ему клан, похоронили в пещере Молчаливого Плача. Тот юноша, что верил в долг и честь, умер от собственных сомнений. Дзюн — Чистый. Немая, пустая оболочка, в которую ему теперь предстояло облачиться. Маска без лица. И было ли у него своё, настоящее имя? Того мальчика-сироты, что подбирал объедки на улицах, давно стёрли годы тренировок и послушания.

Он был никем. Река, не имеющая своего русла.

Внезапно его слух, обострённый годами тренировок, уловил лёгкий шорох шагов. Не громких, не пытающихся скрыться — просто осторожных. Он не обернулся. Он знал, кто это.

Рядом на камень поменьше опустилась Акари. Она не смотрела на него, её взгляд был также прикован к воде. Они сидели молча, и только гул реки заполнял пространство между ними.

— Говорят, ты уезжаешь, — наконец произнесла она. Её голос прозвучал непривычно тихо, без привычной стали.

Он кивнул, не отрывая взгляда от воды.

— Надолго? — в этом вопросе прозвучала не привычная ей колкость, а что-то иное. Почти неуловимая трещина в её броне.

Снова кивок. Надолго. Возможно, навсегда.

— Смотри… — она запнулась, подбирая слова, будто они были ей в новинку. — Смотри в оба. Там… не здесь. Здесь мы — тени. Нас боятся. Там ты станешь призраком. Тебя не будут видеть, а если увидят — разгонят как дым. Не забывай, кто ты.

Он наконец повернул к ней голову. Её лицо было серьёзным. В её словах не было злобы или упрёка. Было предупреждение. Почти что напутствие.

— Инструмент, что не на своём месте, ломается, — добавила она, и в её глазах мелькнул тот самый огонь, что он помнил. Но на сей раз он горел не яростью, а суровой правдой.

Она встала, её движение нарушило гипнотический ритм реки.

— Возвращайся целым. Клан… — она не договорила, лишь слегка коснулась пальцами его плеча — быстрее, чем взмах крыла колибри. — Клану ещё нужны его тени.

И она ушла, растворившись в полумраке пещеры так же бесшумно, как и появилась.

Дзюнъэй снова остался один. Но теперь одиночество