Чжу Ин все еще ощущал легкое беспокойство. По его мнению, то, что ебэйцы так быстро успокоились, было не очень хорошим знаком. Поэтому он мог полностью понять, почему император послал против них Пять армий: некоторые народы можно подчинить, а некоторые – только истребить. Он оглянулся на солдат вокруг себя, на темную вереницу ебэйских повозок, и внезапно по его спине пробежал холодок.
Кэцзы подъехал к нему и тихо спросил с коварной улыбкой в уголке губ:
– Генерал-командующий думает, что я был слишком жесток?
Чжу Ин на мгновение задумался, а затем ответил:
– Ты же знаешь, что его величество распустил Пять армий… – Он замолк, не закончив фразу, улыбнулся и спросил: – А что насчет твоих стрел?
Кэцзы беспомощно махнул рукой:
– Кажется, придется подождать, пока растает снег… – Обдумав предыдущие слова Чжу Ина, он не мог не покачать головой. – На то он и император. А мы нет.
Чжу Ин кивнул:
– Едем, обсудим все, когда доберемся до Сяяна.
Затем он бросил пронзительный взгляд на Чэн Юаньтао, но ничего не добавил.
Чэн Юаньтао потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что Чжу Ин вот так просто отпустил его. Он попытался встать, но ноги его онемели от долгого стояния в снегу. Он надолго застыл на коленях, глядя на горный перевал и ощущая пустоту в сердце.
Глава вторая
Сяян
Весной пятого года императорским указом были учреждены должности военных наместников Девяти царств. Сотни людей получили чиновничьи должности, и были назначены начальники уездов и округов.
* * *
Многие из военных наместников Девяти царств были выбраны из пяти рас для управления их старыми землями. Так, хэло получили в управление царство Вань, куафу – царство Хань [46], а крылатые – царство Нин. Наместником царства Чжун стал непревзойденный левый генерал Золотого дворца… Кроме того, поскольку царства Юнь, Лэй, Лань, Юэ довольно пустынны, в них были назначены окружные или областные генерал-губернаторы, подчиняющиеся военному наместнику. Поэтому, например, все пять городов Аньдуна в царстве Лань находятся под контролем генерал-губернатора.
* * *
Больше катастрофа войны не затронет этот мир.
«Летопись Чао. Военные наместники Девяти царств»
…В разных уголках мира можно найти удивительных, диковинных существ. На снежных павлониях живут фениксы, что питаются ветром с росой и способны передавать сообщения на тысячи ли, не забывая их. Под копытами белых оленей рождаются лотосы, и лишь перед императором они склоняют головы и дают коснуться рогов. Красные черепахи выплевывают цветы шафрана и, как гласит легенда, выкрикивают «Да здравствует император» при виде человека. Все эти три вида почитаются как священные. Император нарек их счастливыми предзнаменованиями и поселил в саду Тяньхуа [47].
«Записки об удивительном»
Первая ракушка хранила в себе такую историю. Наконец он ее вспомнил и сконфуженно посмотрел на жену:
– А-Лянь, в то время…
Выражение лица А-Лянь было странным:
– Это ебэйцы учинили бунт!
Он горько улыбнулся. Если не назвать это бунтом, то как еще оправдать их действия? Кэцзы был прав, когда сказал, что если бы ситуацию не удалось взять под контроль, то на Бисяньском перевале погибло бы гораздо больше, чем несколько сотен людей от лавины. Но если бы он сам был ебэйцем, покидающим дом, разве не рискнул бы жизнью, чтобы подняться на скалы и в последний раз взглянуть на родину? Однако в подобных делах не может быть никаких «если».
А-Лянь вздохнула. Их позиции изначально были разными, и она знала, что ее скрытый гнев не сможет найти выхода. Поколебавшись мгновение, она все же задала вопрос, который давно прятала в сердце:
– Неужели больше семисот человек?
Он открыл рот, но не смог ответить. В царство Юэ из ста двадцати тысяч человек добралось лишь меньше шестидесяти тысяч. Сколько погибло по пути? Разве важны эти семь сотен? Это было лишь начало.
– Ты из-за этого случая прогнал Тяньсо? – А-Лянь, очевидно, понимала его мысли, поэтому перевела тему.
«Конечно нет», – подумал он, но затем осекся и в итоге не сказал этого. Подумав, он осторожно произнес:
– Ты считаешь, что Кэцзы жесток и коварен, но без его стрелы, думаешь, те люди не погибли бы?
А-Лянь покачала головой:
– Может быть, так и случилось бы, а может, и нет. Но кто скажет захватчикам, вломившимся в твой дом: «Спасибо, что не убили всех членов моей семьи»?
Он промолчал. А-Лянь была права. В то же время он понимал, что Кэцзы также был прав. Вопрос в том, действительно ли все поступки тогда были правильными? Оглядываясь назад, он знал, что поступил бы иначе, но результат не обязательно сделал бы процесс более справедливым. К тому же в глубине души он и сам не знал ответа на вопрос А-Лянь. Правда ли произошедшее имело связь с тем, что он прогнал Кэцзы? Как и Кэцзы, всю молодость он убивал. Если бы в тот день он был тем, кто отправился исполнять приказ, возможно, не пришел бы к такому итогу. Но невозмутимый вид Кэцзы завязал узел в его сердце. Он подумал, что действительно постарел – возможно, состарился еще в той битве при Тяньшуе.
Никто из них не говорил, будто любые слова могли снова поднять эту опасную тему. Спустя все годы всякий раз, когда они заговаривали об этом, по-прежнему чувствовали пробирающую до костей боль. Некоторым ранам не суждено зажить в этой жизни.
Первая Подслушивающая ракушка содержала такое смертоносное сообщение, и его прежняя заинтересованность рассеялась без следа. Пальцы бессознательно шарили в сандаловой шкатулке, и наконец он заставил себя улыбнуться:
– Послушаем еще одну?
– Хорошо. – На лице А-Лянь появилась понимающая улыбка.
Он достал другую ракушку. В какой день она была записана? Глядя на расслабленное лицо жены, он ощутил, как сердце смягчилось:
– Надеюсь, эта с горы Чжунбай [48].
Ракушка переливалась в его пальцах, но никак не отправлялась в огонь.
Догадавшись, о чем он думает, А-Лянь подсела ближе и спросила:
– Сколько лет мы пробыли в Нинлане?
– Девять лет и четыре месяца.
А-Лянь положила голову ему на колени.
– Прошло больше девяти лет, а ты до сих пор переживаешь?
Он нежно погладил длинные волосы жены и прошептал:
– А разве я могу не переживать?
И в самом деле. Он посмеялся над собой в душе: если действительно заботишься о ком-то, то никогда не сможешь перестать беспокоиться. В его сердце была только она, так может ли он забыть? Он не хотел,