А-Лянь посмотрела на него и мягко сказала:
– Нравится нам или нет, это уже произошло. Почему же мы не можем об этом забыть? – С этими словами она сжала его руку.
Он кивнул, действительно желая забыть эти события. Иногда то, что ты помнишь или забыл, важнее произошедшего. Однако память избирательна, и не люди это определяют. Он снова щелкнул указательным пальцем, и ярко-красная ракушка прыгнула на угли.
«Четвертое июня, солнечно. Сегодня прибыли в предместья Сяяна, но никого не видно. Беспокойный Лодэ [49]устроил пир на холме за пределами города. Он отдал мне шелковый свиток, прибывший из столицы империи».
* * *
Если считать только дорогу, то город Сяян лежит всего в двухстах ли от Бисяньского перевала. Но между этими двумястами ли – два совершенно разных мира.
Белокаменный Сяян расположился на холме Иньсун и медленно расстилался по склону, обнимая голубой Сяянский залив. За городом – сплошь аккуратные террасы полей, на которых уже колосится овес, а изумрудная пшеница с пылающими колосьями колышется на ветру, как волны в море.
Кэцзы прищурился, глядя на темно-зеленые кроны деревьев, нависавшие сверху, как шатер. Золотые лучи солнца падали сквозь щели между ветвями и листьями на мягкую траву, усеянную цветами. Чистый ручей звонко бился о белые камни. Кэцзы глубоко вдохнул, наполняя тело ароматами леса.
– Какое прекрасное место, – пробормотал он себе под нос. Оно напомнило ему о родном городе далеко на севере. – Как жаль… как жаль… – Крылатый не сказал, чего именно ему жаль, но у нескольких людей, сидевших вокруг него, лица приняли странное выражение.
– Интересно, – натянуто улыбнулся Беспокойный Лодэ, – лорд Тяньсо тоже думает, что жаль.
Кэцзы с большим интересом посмотрел на человечка перед ним, вздохнул и повторил:
– Как жаль. – Тон этой фразы отличался от предыдущей, в ней явно чувствовалась угроза.
Хоть Беспокойный Лодэ и был упрямым малым, от взгляда Кэцзы ему все равно стало не по себе. Он взмахнул рукой, обернулся и сердито воскликнул:
– Подавайте блюда! Чего копошитесь?
Он ощущал, как странный холодок леденит горло там, куда только что был устремлен взгляд Кэцзы.
– Мы не настолько голодны, – свирепо прорычал Фан Цзеши, с грохотом швырнув кинжал с пояса на стол из белого дерева. – Говори прямо…
– Не спешите. – Беспокойный Лодэ бросил предупреждающий взгляд на своих телохранителей из хэло, которые уже потянулись к арбалетам. – Генерал Фан – член императорской семьи, поэтому, естественно, его не удивишь деликатесами, но боюсь, моих блюд не пробовал даже генерал Чжу Ин!
Фан Цзеши был неглуп, поэтому определенно различил провокацию в словах Беспокойного Лодэ. Это привело его в еще большую ярость, и он занес ладонь, чтобы хлопнуть по столу, но не успел, потому что запястье схватил Кэцзы. Он покосился в сторону, заметил взгляд Чжу Ина и стиснул зубы, проглатывая ругательства.
Кэцзы вдруг потер живот и вздохнул:
– Чем быстрее подадите еду, тем лучше. Все это время у нас было сплошь вяленое мясо – такое вонючее, что даже моча пропахла.
Он выражался так прямо, что стражники хэло не сдержали смешки. Только генералы, сидящие рядом с ним, знали, что он совсем не шутит – во время этого путешествия на юг они и правда насквозь провоняли.
– Блюда, кажется, будет трудно проглотить… – Чжу Ин уставился прямо в злобные серо-желтые глаза Беспокойного Лодэ, чувствуя все большее беспокойство.
– Узнаете, когда попробуете. Как можно понять, только взглянув? – Беспокойный Лодэ перестал улыбаться. Чжу Ин не ответил, и над столом повисло тяжелое молчание.
– Еда подана. – Один стражник хэло подошел к столу с огромным серебряным блюдом. Оно было накрыто красивой резной позолоченной крышкой и выглядело тяжелым. Блюдо было размером со стражника, но все же он крепко держал его в руках безо всяких трудностей. Еще одна тайная демонстрация силы Беспокойного Лодэ.
– Ничего себе! – воскликнул Кэцзы. – Вот это громадина! Неужели, покинув Ебэй, нам все же удастся поесть жаренного целиком ягненка?
– Баранов у нас не водится, – с улыбкой ответил Беспокойный Лодэ. – Только большие жареные гуси.
Он открыл крышку, и всем в лицо тут же ударил аромат. На серебряном блюде и впрямь лежала жареная птица размером с лебедя. Смазанная медом кожа поджарилась до золотистого цвета, стала хрустящей и явно очень вкусной.
Несколько человек облегченно вздохнули и переглянулись с улыбками. Когда они только увидели это огромное блюдо, у всех в головах была лишь одна мысль: хоть бы не кабаба.
Когда-то «кабабой» называли жареную гигантскую крысу, деликатес хэло, но теперь она имеет совсем иное значение. В прошлом хэло потерпели сокрушительное поражение от Ранней Чао и понесли такие тяжелые потери, что Алока [50] приехала лично просить мира. На следующий день правитель Ранней Чао согласился на мир и даровал хэло деликатес кабабу. Когда хэло открыли короб, присланный правителем, то были потрясены: внутри лежала зажаренная Алока. С тех пор «кабаба» означает полное уничтожение народа, и за прошедшие сто лет хэло несколько раз «возвращали подарок» расе хуа. Будь то на языке хэло или хуа, «кабаба» превратилась в страшное и табуированное слово.
С тех пор как войска Чжу Ина подошли к Сяяну, они не встретили ни одного человеческого солдата или чиновника, не говоря уже о военном посланнике Сяяна, Цзо Цзиньтяне. Потому все находились на взводе. Беспокойный Лодэ не дал ебэйскому каравану и армии Юэ подойти к Сяяну, зато устроил пир на холме Серебряных сосен. Даже идиот понимал, что хорошего от хэло не жди. Когда Чжу Ин увидел серебряное блюдо, первым делом подумал: если на блюде окажется зажаренный Цзо Цзиньтянь, то что ему делать дальше? Хотя он и Беспокойный Лодэ были давно знакомы, в конце концов, они разных рас. Некоторые вещи не предугадать – например, этот пир.
Пусть они и не знали, чего ожидать от Беспокойного Лодэ, все же с жареным гусем справиться значительно легче, чем с жареным военным посланником Сяяна. Кэцзы, который только что был готов броситься в бой, помрачнел. А в темных глазах Чэн Юаньтао мелькнуло удивление, но его рука уже потянулась вперед. В этом отношении он был похож на Кэцзы: неважно, драться ли придется или мириться, он не позволял будущему омрачить наслаждение настоящим моментом.
Только он протянул красивый серебряный нож к жареному гусю, как внезапно почувствовал порыв ветра. Его запястье дернулось, и с резким звоном нож вонзился в серебряное блюдо. Чэн Юаньтао нахмурился:
– Командующий Фан, неужели за едой нам тоже придется помнить о рангах?