Печатаю:
Соня, привет. Сотрудники «Pulse» — не витрина, а пример процессов, которые мы продаём. Это к делу. Ниже старт-план на 4 недели. Под тебя, без героизма. Да, пункт про отмену колбасной зависимости — реальный. Сменим топливо. Жду в 7:00 на коврик завтра. Не опаздывать.
Нажимаю «отправить». Письмо уходит, как выстрел холостым, слышно только мне.
Тут же всплывает чат «Бухи — наши» (да, у меня есть доступ, я управляющий, не надо удивляться).
«Сонь, ты видела? Выживешь — станешь легендой». Следом: «Принести цветов на поминки твоей колбасы?» — «Я могу сыграть траур на степе».
Чуть качаю головой. Юмор — хорошо. Юмор спасает. Но завтра в 7:00 смеяться будет сложнее.
На телефон приходит ещё одно уведомление — от неё. Открываю: коротко, жёстко, как счёт к оплате.
«Приняла. С тренером-тираном спорить бессмысленно. P.S. Уточняю: 7:00 — это цифры реальные, а не декоративные?»
Пальцы сами отвечают:
«Реальные. Коврик номер четыре возьми с кардио зоны и бутылку воды 0,5. P.S. Тиран — это когда без аргументов.».
Отправляю — и только потом понимаю, что сейчас действительно улыбаюсь. Ненадолго. Контролируемо. Но факт.
Я встаю от стола, подхожу к стеклу. Внизу тренер ставит девушку в планку, рядом кто-то тянет поясницу, кто-то спорит с беговой дорожкой. Зал живой, как улей. И я люблю это ощущение — когда у каждого есть своя маленькая война, и я — тот, кто распределяет боеприпасы и следит, чтобы никто не прострелил себе ногу.
В дверь тихо стучат. Заглядывает Артём, старший тренер по кардио.
— Начальник, слышал, ты «колбасный запрет» ввёл. Поддерживаю, — он усмехается. — Девочка огонь. Выдержит?
— Выдержит, — отвечаю без пафоса. — База хорошая.
— И характер, — добавляет он. — С такими интереснее. Они либо тебя возненавидят, либо… — он недоговаривает, хитро щурясь.
— У нас рабочие отношения, — обрубаю. Люблю Артёма, но в этих намёках он как ребёнок — проверяет, где границы. — Завтра походи у зоны кардио. Мне нужен глаз со стороны во время тренировки Сони.
— Есть, — кивает. — Я «случайно» пройду мимо.
— Если всё получится как я думаю, она станет моим сильным кейсом.
Остаюсь один. Беру с тумбы упаковку с той самой нарезкой. Ровная, розовая, пахнет химией, а не мясом. И смешно, и грустно. Всегда удивлялся, как легко люди отдают своё самочувствие на аутсорсинг самым дешёвым решениям. Кидаю упаковку в мусорный контейнер.
Телефон вибрирует. От Сони приходит ещё одно:
«Если я приду и умру, вы будете нести моральную ответственность?»
Отвечаю:
«Да. Но ты не умрёшь. Максимум — пожалеешь, что написала это сообщение».
Три точки печатаются, гаснут, снова печатаются. В конце прилетает одно слово:
«Чёрт.»
Я хмыкаю. На стекле — своё отражение. Лицо спокойно, глаза — нет. Там движение. Возможно, мне самому давно пора что-то пересобирать. Не в расписании, а в голове. Потому что я слишком легко вспомнил вкус старой злости: когда «свой» человек предаёт, ты превращаешься в бетон. И живёшь так годами. Зал помогает не сойти с ума, но не лечит причину.
Соня раздражает меня правильным образом. Она срывает привычную тишину, зовёт в диалог, пусть и сквозь зубы. И да, у неё тело, которое можно сделать сильным без истязаний. Невысокий рост — плюс. Компактный рычаг — быстрее даст силу. Мышцы у неё «проснутся» легко, если дать им работу, а голове — цель, а не запрет. Через такую рамку человек перестаёт «хотеть казаться» и начинает «уметь».
Сажусь. Проверяю ещё раз план, добавляю примечание: «Не гнать. Следить за коленями. Игровой формат, шутки — допустимы». Выделяю жирным «игровой формат». Да, от меня неожиданно. Но с ней по-другому не сработает.
Захлопываю ноут, ставлю будильник на 5:30. Люблю приходить раньше: тишина, хлорка, свет включается по секциям, как стартовый отсчёт. В семь она зайдёт в зал — уставшая, злая, с кофе вместо воды. И мы начнём.
Перед тем как уйти, достаю из ящика новый коврик — плотный, матовый, с нескользящим покрытием. Наклеиваю маленькую белую полоску с маркером «4». Улыбаюсь уголком рта. Смешно — готовлюсь, как будто к бою.
В чате «Бухи — наши» снова всплывает сообщение: «Соня, мы держим за тебя кулачки». Она отвечает гифкой с кошкой, которая бьёт лапой боксерскую грушу. Нормально. Удар у неё будет. Я помогу, чтобы он был туда, куда надо.
Выключаю свет. Дверь мягко шуршит. В коридоре зеркала ловят мою спину, и на секунду я вижу себя со стороны — не «тиран», не «холодный тренер». Мужик, который однажды слишком сильно обжёгся и теперь слишком тщательно всё строит. Возможно, пора научиться не только строить, но и жить внутри этого дома.
Телефон вибрирует в последний раз:
«Ок. 7:00. Не опоздаю. P.S. Если вы скажете слово “колбаса” — я уйду.»
Отправляю коротко:
«Принято P.S. Слово “колбаса” сегодня заменено на “дешевое топливо”.»
Ставлю точку. И чувствую впервые за долгое время лёгкое, почти забытое предвкушение. Не войны. Процесса. И того, что из него может получиться.
Глава 3
Соня
В шесть пятьдесят девять я стою в дверях зала как школьница у кабинета физры — только хуже: школьницу хотя бы не снимают зеркальные стены со всех сторон. Свет ещё мягкий, из бассейна пахнет хлоркой, дорожки как взлётные полосы, гантели — как маленькие кирпичи моего будущего позора.
Кирилл уже здесь, разумеется. На нём чёрная футболка, которая вообще-то должна быть запрещена, потому что в ней видно всё, что я не хочу видеть в семь утра. Он кивает на коврик с меткой «4».
— Опоздала на минуту, — констатирует.
— На минуту не считается, — бурчу. — Минуты — это вообще… округляются.
— Разминка не округляется, — отвечает. — Вода есть?
— Есть, — трясу бутылкой. Там вода и немножко отчаянья.
Коврик — как стекло. Скользит. Я аккуратно кладу на него свою тушку и уже слышу в голове реквием. Кирилл ставит таймер на телефоне, кивает на меня подбородком:
— Дыхание: нос вдох— выдох через рот — нос вдох. Скажи «с-с-с» на выдохе.
— С-с-с, — шиплю. — Как змея?
Разминка начинается с «мобилизации тазобедренных». Я величественно киваю, как будто знаю, где у меня тазобедренные, а где — просто беды. Через минуту мои «тазобедренные» хрустят, как чипсы. Я стону.
— Это нормально, — говорит Кирилл, как врач, объявляющий: