Сяо-Дао прикинула, что, развернувшись, Чэн Юй оказалась на одной линии с пятью медяками. Затем княжна вдруг подалась вперед, подняла клюшку и пустила лошадь галопом. Та понеслась вперед, как спущенная с тетивы стрела, со свистом рассекая воздух, и вмиг приблизилась к башенке из монет. Замах, удар – и одна монета вылетела, а мчащаяся лошадь, ни на мгновение не остановившись, устремилась к воротам. Обежав полукруг, она вновь поскакала к оставшимся четырем монетам.
Пять медных монет были выбиты одна за другой, подобно падающим звездам, пять раз пересекшим Небесные врата по одному и тому же пути.
Над огромным полем сгущались сумерки, под закатным небом слышался стук копыт. Поскольку Чэн Юй ни разу не остановила коня с самого начала скачки и до того, как выбила пять монет, для присутствующих все произошло в мгновение ока. Под грохот копыт и порывы разрушительного ветра зрители увидели только то, что несравненная красавица в белом пять раз взмахнула клюшкой, и то, куда в итоге упали выбитые медяки.
Если брать башенку из монет за начало отсчета, то все пять выбитых медяков пролетели семь чжанов на восток и упали, выстроившись в линию.
Зрители затихли.
Чэн Юй осадила коня прямо перед воротами. Полюбовавшись на выстроившиеся в линию монеты в нескольких чжанах от них, она по привычке потянула край верхнего одеяния, чтобы утереть пот с лица, но, вспомнив, что на ней надеты не мужские одежды для игры в цуцзюй, не мудрствуя вытерла пот рукавом. Казалось, княжна все еще переживала моменты тех выверенных до мелочей ударов, поэтому вовсе не обратила внимания на тишину, внезапно опустившуюся на поле. Только утерев пот со лба, она неторопливо направила лошадь к подруге, небрежно поигрывая клюшкой.
Лишь в этот миг Ци Инъэр отмерла и, хлопнув в ладоши, воскликнула:
– Красота!
Игроки Великой Си тоже пришли в себя, но, похоже, произошедшее потрясло их настолько, что они, затаив дыхание, во все глаза смотрели на Чэн Юй.
Сяо-Дао, в отличие от них, не раз видела, как Чэн Юй выполняет этот трюк, и прекрасно знала, что однажды княжна овладеет этим дивным навыком, поэтому, подобно госпоже, несмотря на потрясение, все же проявила некоторую выдержку и даже смогла невозмутимо переспросить у защитницы из Уносу, как бы продолжая прерванный разговор:
– Кстати, кажется, ты говорила что-то про вашего предводителя. Так что там с ним?
Низкорослая защитница, то краснея, то бледнея, молча посмотрела на Сяо-Дао. Как раз в этот миг стоявшая перед ними высокая нападающая с таким же попеременно краснеющим и бледнеющим лицом повернулась кругом и поспешила прочь. Защитница в два шага догнала ее и быстро зашагала рядом.
В эпоху правления Чэн Юня, хотя наставник государства и отдалился от мирского, император время от времени вызывал его для обсуждения дел. В тот день император пребывал в благом расположении духа и после игры в цзицзюй вновь позвал Су Цзи. Когда наставник государства вошел в покои для занятий, два евнуха как раз докладывали императору о княжне Хунъюй. Они сообщили, что та сбежала, едва отстояв положенное время. Последовав за ней, они обнаружили, что княжна ушла на игровое поле.
Император только кивнул, будто ожидая чего-то подобного, и ничего не сказал.
Узнав о передвижениях княжны, наставник государства решил ее перехватить, поэтому спустя время, необходимое для заваривания чая, поспешил обратно к смотровой террасе.
Шла последняя четверть часа Петуха, на западе облака уже окрасило багрянцем. Прибыв к террасе, наставник государства с удивлением обнаружил третьего принца на том же месте, где он его и оставил.
Игровое поле еще не закрыли, соревнования давно закончились. Лишь стайка девушек и несколько быстроногих коней оставались на северо-западном углу поля. Казалось, девушки о чем-то переговаривались.
Наставник государства сел рядом с генералом и, проследив за его взглядом, увидел всадницу в белом на гнедом скакуне.
Су Цзи с легким удивлением узнал княжну Хунъюй.
Хотя они и не виделись с ней несколько лет, лицо этой девушки было поистине невозможно забыть. В прошлом оно притягивало загадкой, как нераспустившийся бутон, – лишь намек на будущую красоту, теперь же, видно, этот цветок начал расцветать, и тонкий намек сменился полным невыразимых чувств обещанием. Княжна Хунъюй выросла и превратилась в молодую девушку.
Наставник государства ненадолго задумался:
– Ваше высочество, вы узнали княжну Хунъюй?
– Она должна надеть красное, – невпопад ответил ему третий принц.
Су Цзи заподозрил, что ослышался. Он на миг остолбенел.
– Что вы… сказали?
Однако пояснять Лянь Сун не собирался. Он только подпер щеку рукой, не сводя с поля нечитаемого взгляда. Его лицо не выдавало ни его отношения к происходящему на поле, ни даже к княжне Хунъюй, на которую он смотрел. Такого третьего принца не представлялось возможным понять, и оставалось лишь задаваться вопросом, о чем таком возвышенном он размышляет.
«В белом тоже хорошо, но лучше бы она надела ярко-красное», – вот о чем размышлял третий принц. И, как можно видеть, в его мыслях не было ничего возвышенного. Хотя Лянь Сун сидел довольно далеко, Чэн Юй в белом платье он видел более чем отчетливо.
Лошадь сделала еще пару шагов, отчего белоснежный шелк у ног княжны пошел волнами, – будто ветерок тронул гладь воды лунной ночью. Светлые волны поднимались все выше, обволакивая тонкую девичью талию, и еще выше – пока не поглотили всю девушку. Этот шелк хорошо оттенял ее красоту, окутывая фигуру, как окутывает прохладный утренний туман белую камелию. Красота, но красота смутная, неяркая. Белый делал Чэн Юй похожей на простодушную молодую девушку, чистую и невинную. Даже слишком невинную.
Вот почему третий принц хотел бы одеть ее в алый. Тогда бы все встало на свои места. Алый добавил бы ей женского очарования. С этой мыслью Лянь Сун перевел взгляд на лицо княжны.
Отблески кроваво-красного заката легли на ее щеки, на лбу выступила испарина. Меж бровей багровел цветок – сорванная ветром слива-мэй. Очевидно, этим утром княжна тщательно нанесла макияж, но теперь от него мало что осталось. Разве что можно было различить подведенные брови – будто далекие горы вспороли синеву небес. Немного жаль. Но испарина на лбу чуть оживляла лицо, отчего кожа казалось слегка розоватой, что придавало ей естественного очарования – даже лучше, чем если бы по ней прошлись кистью с румянами.
Кто-то что-то сказал Чэн Юй. Она едва наклонила голову, будто внимательно слушая, а затем чуть выгнула уголки губ. Когда она улыбалась, ее