Вошла кухарка, принялась двигать стулья, убирать со стола посуду. Бекболат, не желая ей мешать, вышел во двор, ополоснул руки, лицо и отдышался. Табачный дым отравил его до головной боли.
Отдышавшись, Бекболат, как мог, вольно расположился на ступеньках крыльца. В голове зазвучал рассказ Блестящего, словно он снова оказался в больнице, возникло желание поскорей уйти. Подальше от этих прокуренных, пьяных, деловых казахских комиссаров к людям! Желание усилилось. Давно уже должны были навестить его из аула. «Отчего нет никого? Отец тоже хорош… тоже любит представить себя государственным человеком! Или я ему уже не нужен?» — подумал так и обиделся на отца.
Вернувшись в дом, Бекболат услышал, как в дальней комнате молодые господа о чем-то разъяренно спорят. - До его ушей вдруг донеслось: «Матайин Абен… Мукаш». - Мукаш — тот самый Мукаш. Абен — вражина отца. Вот с кем ему хотелось бы встретиться с камчой лицом к лицу в степи! Бекболат осторожно прошел дальше и, присев на стул у дверей дальней комнаты, принялся вслушиваться в доносившиеся оттуда голоса.
Говорил Балташ. Стоя у стола, он прихлопнул ладонью стопку бумаг и перешел на русский:
— Во всех этих жалобах все правда… Почему богач богатеет? Люди для него — скот, трудом их богатеет, кровь высасывает у самых слабых. Бай Абен, на мой взгляд, самая настоящая сволочь, самый вредный элемент, сколько людей он погубил! Считаю, что с ним надо кончать. Материалы на Мукаша насобирала именно эта сволочь!.. Правда, и я не считаю Мукаша абсолютно не замаранным человеком. Наверное, и он обижал людей, но расправлялся он с баями. Он настоящий коммунист, идейный коммунист. Цель оправдывает средства.
Товарищи, разрешите и мне высказать пару слов, — сказал Дога, поднимая руку и щурясь.
Акбала, приподняв подбородок, взглянул на него и разрешил:
Говори.
— Я хочу сказать… — начал значительно Дога, упершись руками в бока. — Действительно, Абен Матайин — бай, и то, что был волостным, тоже правда. А что это значит? Значит, он пользовался авторитетом у людей, есть у него авторитет. Но верно ли будет истребить всех баев в один день, основываясь только на том, что они богаты? Нет, это не будет правильным решением. Значит, многое в жалобах на Абена Матайина не соответствует действительности, не соответствует. Все это настрочил гражданин Такыров, известный всем как сутяга. Надо сказать — блестящий сутяга. Сейчас на него заведено уголовное дело, он арестован, да, заведено. Значит, мы не можем полностью доверять этим доносам, не можем… Что же касается Мукаша, то он использует партию, как шубу, только для прикрытия своих делишек, использует, хитрец, очень хитрый… Значит, его цель — стать самому волостным. До сих пор в партию ухитряются проникать воры, мошенники. Стало, например, известно, что в партийную ячейку аула Жаман записались семь конокрадов, известно совершенно. Значит, нельзя таких, как Мукаш, называть настоящими коммунистами. Что только он ни творил: пособничал белым, натравливал их на аулы, потворствовал в захвате девушек, женщин, сам на них выводил… — тут он бросил взгляд на Толегена.
Толеген опустил глаза. И Бекболат на своем месте уставился в пол.
Да, значит, его материалы у нас на руках, — продолжал Дога, жестикулируя. — Значит, нельзя давать им ход, пока мы не проверим их, нельзя…
Как только Дога умолк, запросили, начав тянуть руки, слова и Балташ, и Тыпан: «Мне… Я…»
— Пусть выскажется он, — Акбала указал на Тыпана.
Бекболату понравилось, как прошелся по Мукашу
Дога, но его оценку Абена он принять не мог, думал, внимательно вслушиваясь: «А этот тип что скажет?»
Ау, парни, товарищи! Посмотрим на этот вопрос, не горячась, по-казахски… Ребята, товарищи, вы, конечно, коммунисты, но ведь и казахи тоже. Все мы работаем на благо казахского народа… Не один десяток лет трудимся… на этом пути стоптали не одну пару башмаков, побольше, чем вы… не будет хвастовством, если скажу, что мы с казахскими делами знакомы получше, — произнес оратор и оглядел присутствующих, желая понять, какой эффект произвело на них начало его речи.
Балташ поморщился и отвернулся, давая понять: «Знаем, как ты трудился на благо казахов». Жоргабек нахмурился: «Да он все испортит!» — и посматривал то на Ак-балу, то на Тыпана. Дога кивнул: «Давай, продолжай!» Ыкан, поклевывая птицей край стола, сворачивал папиросину. Толеген продолжал сидеть с отрешенным видом с низко опущенной головой, словно его не касался этот разговор.
Кружит и кружит обреченный мотылек вокруг огонька.
Тыпан заметил недовольство Балташа, оробел и заговорил иначе:
Я это так… как старший… Нас ведь это не касается, если только не сочтете нужным знать мнение дядей…
Акбала же ободрил Тыпана:
Нет, нет, говорите. И ваше мнение пригодится. Действительно, вы потрудились на благо народа.
Тыпан понимал всю обманчивость его слов, он продолжил гнуть свою линию, но уже избегал утверждения «мы ведь казахи
Поговорим откровенно. — Прокашлялся и далее: — Это скандальное дело. В Сартау люди помешались на партиях… Две стороны враждуют, пишут жалобы и все с политикой мешают. Бог упаси, чего только ни наврут, в чем только ни обвинят… На слово «бог» внимания не обращайте, это просто такая присказка… — Снова откашлялся. — Не касаясь пока посторонних бумаг, для примера выскажусь по поводу последних писем… — и заговорил об ограблении почты, известном Бекболату со слов Блестящего.
Бог только кому зде сь верить? Глазами не охватить все, что наврали туг казахи, все их жалобы…
Разгорячился Тыпан — смелый тип, ну прямо-таки дал настоящую отповедь всем казахским безобразиям в планетарном масштабе, затем плавно сдвинулся на личность самого Абена Матайина, но заговорил уже в другом ключе. Абен предстал как человек образованный, выписывающий газеты-журналы, строил школы, учил детишек, для бедняков изыскивал средства для пропитания, да что там! — заботился и об их быте, двигал к культуре, к самым передовым рубежам цивилизации, учащимся выплачивал стипендии, изничтожал остатки отрядов белых, обучал парней военному делу, укрывал беженцев, пригревал пострадавших от войны, и все по-благородному, прежде думал о судьбе народа, авторитетом обладал непререкаемым для целого округа. Да если бы не он, то наступил бы хаос, анархия, мятеж! — все изложил так складно, что ни добавить, ни убавить.
Красноречие Тыпана произвело настолько сильное впечатление на компанию, что на корню придавило всякие попытки Балташа возразить, он только дернул головой, как необъезженный жеребец, и обиделся. Дога развеселился, удовлетворенно прикрывал свой косой глаз, и весь вид его говорил: «Ай, молодец, в точку попал!» И хотя Балташ все еще порывался возразить, Акбала как лицо, уполномоченное центром, не желая нарушить регламент, дал слово следующему — Жоргабеку.
Жоргабек сразу иноходью. Он не стал оспаривать мнение Балташа, ни одного замечания и в адре с Доги, и в речи Тыпана уточнил лишь некоторые моменты. Не стал развивать затронутую тему, не посчитал нужным возвращаться к вековым внутриказахским ссорам, да и какой смысл обсуждать то, что не имеет смысла; заговорил о дне завтрашнем, о том, что народ, желающий стать нацией, прежде всего обязан поднять образование, утвердить справедливый суд… и так далее и тому подобное… и все это предстоит свершить казахской молодежи, и именно между молодыми людьми должно воцариться единство, все надо делать согласованно, вся надежда на молодежь… — и пел гимны молодости страны и вновь призывал к единению, выступал согласно линии партии, не прицепишься ни к одному словечку.
Бекболат сидит болван болваном — ничего не понимает: кто в этой дискуссии прав, кто ошибается. Однозначно ему пришлись по душе лишь обвинения в адрес Мукаша. Обо всем остальном не стоило и говорить.
Ему ясно, почему одна сторона смертельно проклинает Абена, но не понять тех, кто расхваливал Мукаша, утверждая, что никак нельзя не поддержать его, не похлопотать о должности для него. Что за дикость! В чем причина? Значит, есть резон. Спросите, какой, а вот какой.