Брокович сообщила, что, как известно, в 1999 году сильный дождь вызвал перемещение шлейфа токсинов в земле. Шлейф сдвинулся на северо-восток по меньшей мере на полтора километра. И снова Пински пришел в должный ужас. Ни один из них, казалось, не заметил, что катастрофа произошла к северо-востоку от школы, а это означало, что «шлейф», двигавшийся на северо-восток, удалялся от школы, а не приближался к ней.
– Сегодня я туда еду, – сказала Брокович.
– Я пошлю с вами кого-нибудь из своей команды, если вы не возражаете, – предложил Пински, и она согласилась.
Дальше речь зашла о разных типах пугающих химических веществ, которые могли иметь отношение к инциденту; все они потенциально могут быть нейротоксинами. В середине этой части передачи Пински прервал нить беседы, чтобы признать, что все еще необходимо связать утечку токсина с биологической причиной, вызвавшей симптомы у девушек. Он также выразил обеспокоенность тем, что сам их разговор может способствовать панике в городе. Он поразмышлял вслух, как свести ее к минимуму, после чего добавил:
– Имейте в виду, я чувствую панику, просто говоря об этом, а ведь это не я живу под шлейфом высокотоксичных химикатов!
В ходе короткого разговора загрязнение неопределенного масштаба, произошедшее 40 лет назад в шести километрах от школы, превратилось в облако высокотоксичных химических веществ, накрывшее город. Это был очень убедительный визуальный образ, почти как представление Тары о смещенном диске, пронзающем ее спинной мозг, или идея о том, что звук вызывает повреждение головного мозга, поскольку проникает через уши. За каждым признание отсутствия фактических доказательств немедленно следовал провокационный, возбужденный сторонний комментарий.
– Мне нужны доказательства, которые соединяют эти две точки биологически, суть в том, что… это [разлив токсина] может не оказаться причиной тика, – сказал Пински, после чего быстро переменил свое мнение: – Но держу пари, если бы мы обследовали кладбища в Ле-Рое, то обнаружили бы много онкологических заболеваний, много младенческих смертей – гораздо больше, чем в среднем.
Зачем пугать только школу, полную подростков, когда можно напугать целый город?
Команда Брокович действительно посетила школу в тот день, как и команда Пински. Множество представителей других местных, национальных и международных СМИ также присутствовало там, чтобы запечатлеть это событие. К сожалению, все прошло не очень хорошо. Директор школы Ким Кокс и местная полиция ждали их. Этот район уже проверили местные власти. Команде Брокович не разрешили войти на территорию школы. Последовали гневные споры, в ходе которых школьное руководство предстало в роли плохих парней – в конце концов, ничто так не подпитывает теорию заговора, как простое и откровенное ее отрицание. Как сказал один из членов следственной группы Брокович: «Когда я сталкиваюсь с чиновниками, запрещающими доступ к чему-либо, им обычно есть что скрывать». Либо так, либо они хотели защитить школьников.
Все это только усилило напряженность в городе. Созвали еще одно общественное собрание, на котором группа, возглавляемая Ким Кокс, противостояла родителям, другим горожанам и журналистам. Ситуация накалилась. Кокс заверила присутствующих, что здание школы безопасно и детям ничего не угрожает, но ей никто не поверил. Родители потребовали сообщить, что делается для защиты их детей.
– Вы не выполняете свою работу, – крикнула одна мать под восторженные аплодисменты. Толпа требовала ответов, как будто никто им ничего не сказал и ничего не сделал.
Ситуация не так уж сильно отличалась от событий в Эль-Кармен. В обоих местах людям со стороны оказывали больше уважения, чем квалифицированным медикам. Кокс перечислила проведенные исследования окружающей среды: все они дали однозначные результаты, но, казалось, эта информация не дошла до сознания взволнованной, взвинченной аудитории, которая в основном состояла из испуганных родителей, отчаянно пытающихся понять, как защитить своих детей. Многие с отвращением покидали собрание. Как будто единственный способ удовлетворить людей – подтвердить их опасения, потому что отрицание, похоже, означало либо сокрытие, либо ошибку. В конце концов Ким Кокс ничего не осталось, кроме как пообещать, что будут организованы дальнейшие исследования, которые проведет независимый орган.
В течение нескольких недель после этого в новостях неоднократно говорилось, что врачи «сбиты с толку». Даже в статьях, в которых упоминался диагноз «конверсионное расстройство», основное внимание по-прежнему уделялось тайне. Проводя исследования, члены команды Брокович продолжали утверждать, что пролитые химикаты могли вызывать симптомы у девушек, но никогда не рассматривали биологическую подоплеку вопроса или, казалось, не беспокоились о ней.
Как мог старый разлив химических веществ вызвать такие острые тики всего за несколько недель, и только у девушек? Какая часть мозга должна быть поражена, чтобы возникло столь странное созвездие прогрессирующих симптомов, которые не имели анатомического смысла?
Брокович предположила, что школу, возможно, построили на почве, взятой с места утечки химикатов. Но это все еще не объясняло избирательность вспышки, не говоря уже о том, чтобы ответить на вопрос, почему школа или Министерство здравоохранения лгали семьям.
Шумиха в прессе вокруг Ле-Роя продолжалась неделями, но в итоге этому городу и этим девушкам повезло гораздо больше, чем жителям Эль-Кармен, потому что их история действительно подошла к концу. После интенсивного периода обострения симптомов общее число жертв остановилось примерно на восемнадцати, а затем тяжесть тиков и судорог начала уменьшаться. Однако в целом эти события продолжались гораздо дольше, чем обычно при вспышках массовой истерии, и причина этого (равно как и причина завершения истории) была, на мой взгляд, социокультурной, а не личной. Неистовство средств массовой информации, искажение сущности конверсионного расстройства, общественное осуждение, связанное с биопсихосоциальными заболеваниями, и, более чем что-либо другое, атмосфера, в которой мнению придавалось такое же значение, как и фактам, – все это разожгло истерию в Ле-Рое. Однако заболевание упорно преподносилось как следствие психологических проблем, свойственных девушкам, будто всех этих внешних факторов не существовало. Реальность того, что могла сделать с пострадавшими культура, движущей силой которой являются средства массовой информации и знаменитости, признали лишь мимоходом. В конечном счете именно исключение многих пагубных внешних воздействий и решительная позиция врачей, представивших конверсионное расстройство в качестве достоверного и положительного диагноза, способствовали завершению вспышки.
Позвольте мне сравнить историю Ле-Роя с той, которая произошла в Гайане пару лет спустя. Это была еще одна вспышка в средней школе, названная массовой истерией. На первый взгляд эти два события имеют нечто общее, но именно то, чем они различаются, показывает, как глупо искать объяснения вспышкам МПЗ в психологии молодых женщин – или любого человека, если уж на то пошло, – игнорируя более широкую картину.
Сомневаюсь, что кто-нибудь в Ле-Рое или в Эль-Кармен слышал о маленьком городке в Гайане под