— Не оправдать твоих ожиданий. Не быть тем мужчиной, которого ты заслуживаешь. — Его голос дрожит. — Ты такая... яркая, талантливая, живая. А я всего лишь строитель, который умеет только работать и зарабатывать деньги.
— Руслан, ты идиот, — говорю я, и сама не знаю, плачу я или смеюсь. — Полный идиот.
— Спасибо, очень утешительно.
— Да нет же! — Я тянусь к нему через стол, накрываю его руки своими. — Ты идиот, потому что не понимаешь самого главного.
— Чего?
— Я влюбилась не в твои деньги и не в твою "успешность". — Слова вырываются из меня, как будто прорвало плотину. — Я влюбилась в того мужчину, который час возился со сломанным краном в моей студии, потому что не мог вынести, что у меня что-то не работает. В того, кто читал Савелию сказки, делая разные голоса для всех персонажей. В того, кто...
Я замолкаю, потому что слёзы подступают к горлу.
— В того, кто что? — спрашивает он тихо.
— В того, кто плакал, когда родился наш сын, — шепчу я. — И думал, что я не видела.
Руслан смотрит на меня, и в его глазах что-то меняется. Словно он только сейчас понимает что-то очень важное.
— Злата... — начинает он, но я перебиваю:
— Но потом ты стал прятать от меня этого настоящего Руслана. — Я отпускаю его руки, откидываюсь на спинку стула. — Ты надел маску успешного бизнесмена и больше её не снимал. Даже дома.
— Я думал, что так правильно...
— Правильно для кого? — Я вытираю слёзы тыльной стороной ладони. — Мне не нужен был идеальный муж, Руслан. Мне нужен был ты. Настоящий.
Мы сидим в тишине, и я слышу, как тикают часы на стене. За окном начинает светлеть по-настоящему, серое небо постепенно светлеет.
— А теперь что? — спрашиваю я, наконец. — Что мы делаем с этим пониманием?
Руслан медленно встаёт, подходит ко мне. Опускается на колени рядом с моим стулом, и я вижу его лицо совсем близко. Без масок, без игры. Просто мой муж, которого я когда-то любила больше жизни.
— А теперь я прошу у тебя ещё один шанс, — говорит он, и голос у него хриплый от эмоций. — Не для Руслана Громова, владельца "ГрандСтроя". А для того идиота, который до сих пор плачет, когда смотрит, как спит наш сын.
Я смотрю на него и чувствую, как внутри меня что-то оттаивает. Что-то, что я считала мёртвым и похороненным.
— Один шанс, — повторяю я. — А что, если мы опять всё испортим?
— Тогда хотя бы будем знать, что пытались по-честному, — отвечает он. — Без масок, без игр, без попыток быть идеальными.
Я закрываю глаза, пытаясь привести мысли в порядок. Господи, как же страшно — довериться человеку, который однажды уже разбил тебе сердце.
— У меня есть условия, — говорю я, открывая глаза.
— Любые.
— Никаких решений за меня. О чём бы ни шла речь — мы обсуждаем вместе.
— Согласен.
— Никакой лжи. Даже если правда болезненная.
— Согласен.
— И если ты хоть раз, хоть на секунду почувствуешь, что хочешь сбежать — говори мне об этом сразу. Не жди, пока я сама всё пойму.
Руслан кивает:
— И ещё одно условие?
Я морщу лоб:
— Какое ещё условие?
— Ты должна дать мне знать, если почувствуешь, что я опять надеваю маску, — говорит он серьёзно. — Останавливай меня. Бей по рукам, кричи, делай что угодно. Только не давай мне снова превратиться в того холодного типа.
Я почти улыбаюсь:
— Это я умею.
— Знаю. Поэтому и прошу.
Мы смотрим друг на друга, и я понимаю, что мы стоим на краю. Можно сделать шаг назад — и остаться в безопасном, но пустом одиночестве. А можно шагнуть вперёд — и либо упасть, либо научиться летать.
— Хорошо, — говорю я тихо. — Попробуем.
Руслан закрывает глаза, и я вижу, как напряжение уходит с его лица.
— Спасибо, — шепчет он.
— Не благодари, ещё рано. — Я встаю, отхожу от него на шаг. — Это будет нелегко.
— Знаю.
— Мы будем ссориться.
— Наверняка.
— И я не обещаю, что смогу простить всё сразу.
— А я не прошу прощения сразу. — Он тоже встаёт, смотрит мне в глаза. — Я готов заслужить его.
Я киваю, не доверяя собственному голосу. За окном выглянуло солнце, и я слышу, как сверху доносятся звуки шагов Савелия.
— Мне нужно приготовить обед, — говорю я. — Сына нужно покормить, да и нас тоже.
— Конечно. — Руслан делает шаг назад, давая мне пространство. — А я... я потом поеду домой. К себе. На съёмную квартиру.
— Да. Пока что так будет лучше.
Я иду к двери, но на пороге оборачиваюсь:
— Руслан?
— Да?
— Когда мы начнём? Этот наш... эксперимент?
Он улыбается, и в этой улыбке столько надежды, что у меня щемит сердце:
— А мы уже начали, разве нет?
Я выхожу из кухни, но не ухожу далеко. Остаюсь в коридоре, прислонившись спиной к стене. Сердце колотится так, словно я пробежала марафон. Господи, что я наделала? Только что согласилась дать шанс человеку, который четыре месяца назад разнёс мою жизнь в пух и прах.
Слышу, как Руслан двигается на кухне — моет чашки, ставит их в сушилку.
Сверху доносится топот — Савелий спускается по лестнице. Через минуту он появляется в коридоре, растрёпанный и с динозаврами.
— Мам, а кто это в кухне? — спрашивает он, зевая.
— Папа, — отвечаю я тихо.
Глаза у сына округляются:
— А он теперь от нас не уедет?
— Мы разговаривали, — говорю я осторожно. — О... о нашей семье.
— И что? — в голосе Савелия звучит осторожная надежда, которая разрывает мне сердце.
— И мы решили попробовать ещё раз.
Сын молчит несколько секунд, переваривая информацию. Потом тихо спрашивает:
— Попробовать быть семьёй?
— Да.
Он