Максим, видимо, основательно задремал в кресле перед камином, потому что когда он спросонья ошалело завертел головой, то обнаружил, что тело затекло и не слушается. Потом парень увидел и причину своего пробуждения: перед ним стоял Кабурек, и прижимал палец к губам.
— Идёмте, — шёпотом позвал водяной, направляясь к входной двери.
Подхватив с крюка на стене свой плащ, Макс вышел вслед за тестем наружу. Ночь стояла звёздная и безветренная, зато холод ещё усилился, и после домашнего тепла капрала-адъютанта тут же начал бить мелкий озноб. Кабурек свернул вправо, но, к удивлению Максима, зашагал не к мостику над Чертовкой, а к узкому проулку, ведущему на соседнюю улицу.
В ночи то поближе, то вдалеке, слышались странные потрескивания и хруст, переходящий иногда в шуршание. Резанов вслед за водяным пересёк спящую улицу, идущую параллельно той, на которой они жили, и снова оба нырнули в темноту простенка между двух соседних домов, а оттуда выбрались на набережную Кампы вдоль Влтавы.
Обнаружилось, что они не единственные, кому не спалось в эту ночь. Тут и там на берегу виднелись фигуры людей и нелюдей, стоящих безмолвно, поодиночке, парами и даже группами. Все они смотрели на реку, и тут Максим понял, что за звуки нарушали ночную тишину.
На Влтаве, наползая друг на друга, упираясь в мощные опоры Карлова моста, вздыбливаясь на толстых брёвнах ледорезов, теснились льдины. Они едва-едва шевелились, почти не продвигаясь вниз по течению — и пока Макс и Кабурек, присоединившиеся к ночному бдению, молча смотрели на реку, лёд встал окончательно.
Влтава замёрзла в два часа ночи, 3 июня 1588 года.
Глава 9
Рассуждения за кружкой гжанца
— С такими ценами я скоро без штанов останусь, — ворчал Иржи, когда они с Максом вышли из погребка «У пьяной собаки» и, запахнувшись плотнее в плащи, зашагали в сторону кордегардии. Представленный накануне вечером командору отчёт был скорее формальностью, однако Брунцвик почему-то не заявил о провале, а потребовал явиться на следующий день в полдень, отпустив подчинённых ещё на одну ночь.
Шустал на такую щедрость мрачно предсказал, что им наверняка предстоит дежурить всю следующую неделю на летненской переправе, где ночь за ночью совершенно взбесившиеся утопцы осаждали стражников ночной вахты. Так что в том обстоятельстве, что Влтава всё-таки замёрзла, был единственный плюс: теперь переправа вплоть до схода льда стала абсолютно безопасной.
— Будешь у нас обедать, — щедро предложил другу Резанов, но тот лишь горько усмехнулся и покачал головой:
— Нельзя злоупотреблять гостеприимством. И потом, всё-таки хозяин дома — Кабурек, а он меня каждый день кормить не подряжался.
— Тогда будем на пару есть в кордегардии, — героически предложил Максим, и приятели тут же рассмеялись. Качество готовки, которую выдавала гарнизонная кухня, обоим было знакомо не понаслышке. Виноваты в этом были не только неумелые повара, но и плохое снабжение: кордегардия получала поставки напрямую через армейское ведомство, а финансирование ночной вахты не предполагало дополнительных затрат на продукты. Впрочем, еда у стражников была хоть и не самой изысканной, но сытной — происходившие родом преимущественно из небольших деревень рядовые, например, на паёк не жаловались, а если выбирались в кабачки, то тратили деньги только на полюбившийся сорт пива.
— Думаешь, дежурство? — рассеянно поинтересовался капрал-адъютант, провожая взглядом обогнавшую их телегу. Маленькая косматая лошадёнка бодро трусила, выпуская из ноздрей пар, а на телеге, переложенные соломой, высились глыбы пиленого речного льда. Подскали уже взялся за свой зимний промысел, и принялся заполнять лёдохранилища по всей Праге. Правда, промысел обещал быть не слишком прибыльным и долгим: прежние запасы льда, сделанные ещё зимой, к июню оказались израсходованы только на треть.
— Ну, дежурство-то нам светит в любом случае, — пожал плечами Иржи. — Сколько мы будем бездельничать?
— Но ведь мы явно подобрались к разгадке, — в который раз за это утро завёл свои рассуждения Резанов. — Иначе к чему бы мессир Фаланд стал нас предупреждать?
— Твоя правда. Только с того предупреждения нам никакого толку. Если бы не невероятное везение, — Шустал покосился на друга и выдержал выразительную паузу, — мы бы вообще ничего не узнали от покойного брата Ареция.
— Узнали бы, — отмахнулся Макс. — Скоро на лестнице у Эмаусского монастыря появится дух монаха, в одной руке отрубленная голова, в другой — мешочек с золотом. Мы бы его расспросили, и дело с концом… — он осёкся, глядя, как удивлённо вытягивается лицо Иржи. Потом капрал расхохотался, да так, что несколько прохожих с недовольным видом оглянулись на стражников.
— Чего?
— Ох, не могу…
— Хватит ржать, а то тресну!
— Ох-ох… Не могу, погоди…
Иржи стянул перчатку и тыльной стороной ладони вытер выступившие на глазах слёзы. Затем, всё ещё улыбаясь, сочувственно посмотрел на Максима:
— Прости. Я как-то запамятовал, что при тебе ни одного нового духа не отмечено.
— В каком это смысле?
— Ну, ты, конечно, напророчил уже и призрак утонувшей служанки, и убитого монаха, но они же пока не появились, верно? Так что тебе ещё не доводилось иметь дело с новыми духами.
— А есть разница? — удивился Макс.
— Ещё какая! — горячо заговорил Иржи, размахивая рукой в наполовину надетой перчатке. — Ты, видно, решил, что все привидения — как наш тамплиер, или унгельтский турок? А карету с Карлова моста забыл?
— Ну, с её кучером ещё поди, побеседуй, — смущённо возразил Максим.
— Именно что, — довольно кивнул Шустал. — Призраки — они сильно разные. Но даже самый словоохотливый дух не в силах напрямую рассказать и показать, что с ним сталось, и кто его убил. Приходится иметь дело с намёками, недомолвками, и это ещё если очень-очень повезёт. Я тебе так скажу: кучер огненной кареты — далеко не самый худший пример того,