М. Метерлинк
Сокровенный храм
Склад изданий В. М. Саблина.
Москва, книжный магазин «ТРУД» 1905.
Правосудие
I
Я говорю для тех, кто не верит в существование единого Судии, всемогущего и непогрешимого, Который следит день и ночь за нашими чувствами и действиями, поддерживает правосудие в сем мире и пополняет его в ином. Но если нет Судии, то существует ли правосудие? Не то, что организовано людьми, не правосудие их судов и законов, но другое, существующее во всех общественных отношениях, не подчиняющееся положительным суждениям и санкционированное обыкновенно лишь общественным мнением, доверием или недоверием, одобрением или неодобрением тех, кто нас окружает? Нет ли чего-нибудь еще выше этого правосудия? Можно ли привести к понятию об общественном правосудии и объяснить им все то, что по житейской морали кажется столь необъяснимым и принуждает, так сказать, людей уверовать в существование разумного Судии? Обманывая и одерживая победу над нашим ближним, можем ли мы думать, что обманули и победили все силы правосудия? Все ли решено окончательно и можем ли мы забыть все страхи, или, быть может, существует более строгое и менее склонное заблуждаться правосудие, не столь видимое, но более глубокое, более общее и более могущественное?
Кто же станет отрицать его существование? Кто не чувствует, что оно неодолимо, захватывает всю человеческую жизнь и что в центре его стоит разум, не заблуждающийся и не допускающий обмана? Но, похитив правосудие с неба, куда же поместили мы его? Где оно? Где почерпает оно добро и зло, счастие и несчастье? Все это вопросы, которые мы не часто задаем себе. Между тем, они важны, ибо от того, откуда является правосудие карать или награждать нас, зависит его природа и вся наша мораль. Вот почему не бесполезно для нас рассмотреть, каково ныне в сердцах и умах людей истинное положение великой идеи высшего, мистического правосудия, которая столько раз с начала мира принимала различные образы. Не эта ли идея – наша возвышеннейшая и увлекательнейшая тайна, приходящая в соприкосновение с большинством других, и не ее ли колебания особенно глубоко потрясают нас? Возможно, что громадная масса людей не сознает ни колебаний, ни преобразований идеи. Чистая совесть, не всегда и не у всех неразлучна с развитием человеческой мысли. Впрочем, достаточно, если хоть некоторые отдадут себе отчет в происшедшей метаморфозе, а общая мораль почувствует постепенно ее действие.
II
Мы должны будем, естественно, затронуть правосудие общественное, т. е. то, которое мы взаимно воздаем друг другу в жизни, но не будем говорить о правосудии законном, или положительном, составляющем лишь часть правосудия общественного. Мы обратим особое внимание на то неопределенное, но могучее, неуловимое, но неизбежное правосудие, которое сопровождает и проникает, одобряет или порицает, награждает или карает все деяния нашей жизни. Приходит ли оно извне? Существует ли оно независимо от человека в природе и вещах, как нравственный принцип, непреложный и не допускающий обмана? Существует ли, словом, правосудие, которое бы можно было назвать физическим? Или же правосудие исходит всецело от человека? Скрывается ли оно внутри его, хотя и действует извне, и не существует ли, короче сказать, наоборот, лишь правосудие психологическое? Мне кажется, что оба эти термина: правосудие физическое и психологическое, охватывают различные формы правосудия, господствующие и поныне над правосудием общественным.
III
Человек, даже наиболее склонный к иллюзиям и тайнам, задав искренно и внимательно вопрос своему личному опыту, взглянув на внешние бедствия, слепо поражающие вокруг него и добрых, и злых, не будет в состоянии долго сомневаться в той истине, что в мире, где мы живем, не существует правосудия физического, происходящего от моральных причин, и что это правосудие является в образе наследственности, болезни, атмосферических, геологических, или каких только можно вообразить явлений. Ни земля, ни небо, ни природа, ни материя, ни эфир, никакая из ведомых нам сил, кроме тех, что таятся в нас самих, не имеют ни малейшей связи с нашею моралью, нашими мыслями и намерениями. Между внешним миром и нашими действиями существуют лишь простые отношения причины и следствия. Если я совершаю какую-либо неосторожность или излишество – то подвергаюсь известной опасности и уплачиваю известный долг природе. А так как всякое излишество или неосторожность имеют чаще всего причиною то, что мы называем безнравственным, потому что должны были сообразовать свою жизнь с мелочными требованиями здоровья и безопасности, то мы и не можем воздержаться, чтоб не установить известной связи между безнравственной причиной и пережитой опасностью или уплаченным долгом, и невольно начинаем вновь верить в мировое правосудие – наиболее укоренившийся в нашем сердце предрассудок. Но, начав снова верить, мы упускаем из виду то обстоятельство, что последствия были бы те же и тогда, если бы излишество или неосторожность имели невинный и даже героический повод, выражаясь сообразно с нашим ребяческим словарем. Брошусь ли я в страшный холод в воду, чтоб спасти своего ближнего, или же упаду в нее, пробуя столкнуть туда своего врага – последствия простуды будут все те же, и ничто на земле и под небесами, кроме меня самого или человека, если это ему окажется возможным, не прибавит ни капли к моим страданиям во имя того, что я совершил преступление, точно так же, как не избавит меня ни от одного болезненного ощущения во имя того, что я совершил геройский подвить.
IV
Возьмем другое проявление того же физического правосудия: наследственность. Здесь мы вновь сталкиваемся с тем же неведением моральных причин, с тем же безразличием. Надо сознаться, странно было бы правосудие, вымещающее на детях и правнуках тяжесть проступка, совершенного отцом или прадедом, но оно не было бы противно людской морали, и человек легко бы постиг это: такое правосудие показалось бы даже естественными, грандиозным и увлекательным. Оно продлило бы на неопределенное время нашу индивидуальность, нашу совесть и наше существование и с этой точки зрения согласовалось бы с большим количеством неоспоримых фактов, которые доказывают, что наше существо не ограничено исключительно самим собою, но имеет множество неуловимых, хотя и не вполне выясненных связей со всем, что нас окружает, нам предшествует, или последует в жизни.
Однако, если это и верно в некоторых отношениях, то совсем неприменимо к тому, что касается правосудия физической наследственности. Физическая наследственность не считается с моральными причинами акта, последствия которого оплачиваются потомками. Между тем, что совершил отец, повредивший свое здоровье, и тем, что переносит сын, существует физическая связь, но намерения и побудительные причины отца, причины, может быть, преступные, а