Аромат пирогов - Александр Юрьевич Сегень

Писатели люди степенные и весьма положительные, но почему-то часто именно с ними происходят истории, редкие для представителей иных профессий.

Однажды в феврале, теперь уже далеком, за одним из столиков Пестрого зала Центрального дома литераторов сидела развеселая компания: прозаики и поэты Валерий Артосов, Михаил Долгополов, Александр Егерь, Олег Петушков и Сергей Сахалинцев, а также видный критик, знаток современного литературного процесса Владимир Бунтаренко, для пущей заметности всегда носивший под пиджаком ярко-красный вязаный жилет. Из Дубового зала приплывал аромат свежеиспеченных пирогов. Только что явившийся Сахалинцев говорил о том, какая на улице пурга:

— Зуб на зуб не попадает, в двух шагах ничего не видно.

Несмотря на то что стоял февраль, он был в солнцезащитных очках темно-зеленого цвета.

— А ты что в очках? — спросил Артосов. — Опять подрался?

— Да нет, — вздохнул Сахалинцев. — С драками завязываю. Просто мне надоела зима, а сквозь эти очки все выглядит по-летнему. Зеленым.

— Ладно, не гони пургу, — сказал Егерь. — Накати сто грамм и согреешься.

— А вы чего?

— Горячее ждем.

Да, они ждали горячее и потому пока не слишком наваливались на горячительное. Говорили о главном сегодняшнем событии — торжественном вечере, посвященном выходу пятитомника «Москва златоглавая». То был плод многолетнего титанического труда выдающегося писателя и историка Георгия Полубарчука.

— За что я люблю Гошку, — говорил Бунтаренко, — что сам он к себе относится с большой иронией. «Я, — говорит, — навалял не пятитомник, а пятитонник».

— Что и говорить, Гошка человек легкий, светлый, — согласился Егерь.

— А главное, остроумный. Накатим за него по маленькой! — предложил Долгополов.

Вспомнили о том, что Полубарчук родился в семье видного советского военного, одного из главных руководителей освобождения Праги, когда там в самый разгар зимы грянула так называемая весна. Петр Авдеевич Полубарчук дослужился до звания генерал-полковника, был верным ленинцем, горячим сторонником построения коммунизма, патриотом Советской страны. А вот сын его прославился как антисоветчик, монархист, обличитель большевистских злодеяний, на Западе издавался под псевдонимом Юрий Государев и целых двадцать лет работал над «Москвой златоглавой», куда собрал многочисленные свидетельства о том, как злодейские большевики разрушали московские памятники старины, и прежде всего — храмы.

Поговорили и о внешности Георгия Петровича. Будучи человеком весьма положительным и давно воцерковленным, он при этом ходил в затрапезной джинсе, носил длинные и спутанные патлы, из-за чего его обычно воспринимали как хиппи.

— Смешно про него написал Ленька Снежин, — со смехом припомнил Долгополов.

— А что там он написал? — поинтересовался Петушков.

— Они как-то вдвоем с Гошкой путешествовали по Сибири. Им сибирское издательство заказало сборник очерков. Один из рассказов Снежина начинался примерно так: «На платформу станции Морозной вышли из поезда двое. Первый — высокий, подтянутый и стройный, спортивного вида джентльмен в отутюженных клетчатых брюках — сразу видно, что заботящийся о своем внешнем виде, дабы быть приятным для окружающих». Это Снежин о Снежине. А вот дальше Снежин о Полубарчуке: «Следом за ним на платформу выкатилось некое бесформенное существо, лохматое и непричесанное, в засаленных одеждах и с горлышком водочной бутылки, торчащим из кармана штанов. Надо ли говорить, что от данного неопрятного существа изрядно разило перегаром, а из уст сыпались матерные словечки...»

— Ну, тут Снежин перегнул палку, — возмутился Бунтаренко. — Гошка хоть и любит выпить, но водке предпочитает вино. А вы, кстати, видели по «Культуре» нашу передачу про Гошкину «Москву Златоглавую»?

Накануне прошла телепередача, посвященная выходу пятитомника. В ней принимали участие маститый прозаик Солодухин, угрюмый литературовед Золотарский, сердитый, но справедливый и мудрый историк-публицист Кукожинов и сам Бунтаренко. Все они с восторгом говорили о книге «Полуб колоколов» и ее авторе. Лишь одно оставалось непонятно: почему не пригласили самого Георгия Петровича. что за странное упущение? Все неожиданно прояснилось в самом конце передачи, когда телеоператор панорамно провел камерой по лицам Солодухина, Бунтаренко, Золотарского, Кукожинова и продолжил проход телекамеры до угла студии, в котором мирно похрапывал сам Полубарчук.

— Гошка потом оправдывался, что накануне не спал, перед передачей сильно волновался, пришел в студию с февральского морозца, в тепле сразу размяк и уснул, — сказал Долгополов.

— Надеюсь, сегодня не заснет, — предположил Артосов.

— Офигеть — вечер в Большом зале! — не без зависти прошелестело из-под темно-зеленых очков.

Через десять минут в Большом зале ЦДЛ, который с легкой руки Полубарчука многие звали «Цедеельск», начинался торжественный вечер, посвященный выходу книги «Москва златоглавая».

— А вот и он! — воскликнул Долгополов.

Георгий Петрович явился в неожиданном виде. Впервые в жизни его увидели причесанным, абсолютно трезвым, в пиджаке, выглаженных брюках и белоснежной сорочке.

— Если бы еще и галстук, я бы решил, что это никакой не Полубарчук, — признался Артосов.

Первым делом Полубарчук пробежал в Дубовый зал ресторана, где им был заказан стол для избранных гостей, осведомился у администраторов, все ли в порядке, и поспешил в Большой зал. Но по пути не мог не задержаться в Пестром зале, где, по обычаю, уже стоял дым коромыслом, а за одним из столиков он приметил развеселую компанию своих друзей и не мог не присесть к ним на минутку. Все они делали то, что Полубарчук дал себе слово не делать до самого окончания торжественной части, даже кефира себе не позволил, и Полуб их чокающихся стаканов казался ему сегодня особенно громким.

— Да выпей ты, Гошка, расслабься! — соблазняли они его.

— Нет, только после, а то и так, знаете ли... Слушайте, господа поэты, подскажите мне рифму. Я тут под себя пушкинскую эпиграмму переделал:

— Вместо «тара-тара-рам», стало быть, — сообразил Артосов. — Предлагаю: «Полубарчук в полуодежде».

— Какой же я в полуодежде? Гляньте на меня! — возмутился Георгий Петрович.

— Ну, это сегодня, а обычно ты и впрямь в каких-то полуодеждах ходишь, — сказал Сахалинцев.

— Ладно, не гони! — фыркнул Полубарчук. — На себя лучше посмотри, бэтмен!

— Хвалить тебя сегодня будут, — улыбнулся Петушков.

— Это уж точно, — вздохнул Полубарчук,