Изморозь
Михаил Лаптев имеет счастье пребывать в золотой поре зрелости, и чисто человеческой, и творческой.
Родившись в «деревеньке возле речки», затерявшейся в вятской глубинке, после окончания медицинского училища он восемь лет работал фельдшером на селе — в Кировской области, Башкирии, на Урале. Эти годы совпали с послевоенными трудностями. Деревни потеряли почти всех мужчин, не хватало специалистов. И приходилось делать все: быть за акушерку, брать на сплаву в руки багор, убирать и молотить на току снопы, прямо с подножек товарняка «приземляться» в сугробы на разъездах, когда в зимнюю стужу спешил к больному…
Потом — Литературный институт им. А. М. Горького, семинар Льва Кассиля, две прозаические книги («Пластинка на винчестере» и «Костер рябины красной»), изданные в Челябинске, участие в коллективном поэтическом сборнике «Разноцветные ветры», вышедшем в издательстве «Советская Россия». Журналистская работа.
Все это, вместе взятое, — и трудовой, и литературный опыт, — сообщило стихам Михаила Лаптева ту наполненность и мускулистость, которые выдают в авторе сложившегося профессионального поэта.
Урал — вторая родина поэта, давшая ему новые темы для песен, достоверных, пахнущих сосновой корой и снежным куржаком, густых по августовскому медвяному настою и разломчивых по слову русскому.
Стихи, собранные впервые в сборнике «Изморозь», то задушевны и напевны, с печалинкой, то озорноваты и словно бы подмигивают типичной уральской хитрецой. Настроения лирического героя, во многом самого автора, то спокойно элегичны, то глубоко взволнованы, эмоциональны, подобно горькому чувству в стихотворении «Волчьи ягоды», где ощущается влияние на творчество уральского поэта такого мастера, как Павел Васильев.
…Хватка — веселое, крепкое русское слово, довольно точно передающее национальный характер, выпестованный веками первопроходчества и устроительства нашей «светлой-светлой и красно-украшенной» Родины. Этим созидательным качеством — жаждой жизни, тягой к труду, к красоте и добру, к нравственному здоровью и физической чистоте, умельческой хваткой — обладают герои стихов М. Лаптева.
Иван ЛЫСЦОВ
«Синий Ковш на небе светится…»
Синий Ковш на небе светится
Над моею головой.
Напои меня, Медведица,
Из Ковша лесной водой!
Пусть в пути удача встретится,
Та, что я полжизни жду.
Пусть такое мне пригрезится —
Развожу рукой беду.
Стану я большим и сильным,
Стану лесом, небом синим,
Горным озером без дна.
Запрокину к небу голову,
Обожгут мне губы холодом
Ночь, Лес, Звезды, Тишина.
«Скажите мне, могилы павших…»
Скажите мне, могилы павших,
Какой ценой, каким трудом
Хотели люди сделать краше
И веселей наш общий дом?
Над их истлевшими руками
Земля суха и горяча…
Молчат одни глухие камни,
А памятники — не молчат!
Свой смысл имеет в жизни бурной
Трагическая красота:
И неразрывность групп скульптурных,
И обелисков прямота.
Не прекращаются свиданья,
Идут влюбленные в луга…
Красноречивые в молчанье,
Стоят ракеты, как стога.
Скажите мне?..
Молчат устало.
Над домнами в ночи — рассвет.
На целый мир огни Урала
Горят —
Покоя в жизни нет.
«На мачте юнгой…»
На мачте юнгой —
С белой чайкой вровень —
Иль за рулем машины до утра
В пути, который сложен и неровен,
Промчалась нашей юности пора.
Для молодежи с комсомольской хваткой
Повсюду путь нехоженый готов:
В глухой тайге — геологов палатки,
Контроллеры электропоездов.
Штурвалы океанских теплоходов
И атомных реакторов щиты,
В алмазную Якутию походы
И редкий воздух снежной высоты.
В таких дорогах иногда бывает
Обвал в горах,
В полете трудном смерть,
Когда сжимает сила вихревая
И может сердце смелое сгореть…
Но мы не ждем от нытиков участья —
Они не в силах с нами в ряд идти,
Им не понять вовек простого счастья —
Всю жизнь искать
И вечно быть в пути.
«Уходят в тайгу ребята…»
Уходят в тайгу ребята —
В сугробах тонет нога.
На зорьке до жути богата
Заснеженная тайга.
Ее колдовская сила
Прохватывает до костей…
Медведица здесь проходила,
Она не любит гостей.
Куржак обмахнув рукавицей,
Парень включает бур.
Обветрены руки и лица,
Желанный далек перекур.
Бежит невидимкою искра —
Секунда… И грохот окрест!
Гремит вулканический выстрел,
Тряхнув промороженный лес.
И скальный покров перемолот —
Открылась рудая руда
Под каменной коркой тяжелой
Конечною целью труда.
…Богатства свои отдавая,
Тайга отступила навек,
А сила ее колдовская
Сквозь пальцы
Просыпалась
В снег.
«Заря легла в пуховые сугробы…»
Заря легла в пуховые сугробы
Среди уснувших елей и берез.
И снегири мелькнули горсткой дроби,
И каждый кустик инеем оброс.
Оглохло телеграфное железо,
Где к океану прорубился путь…
Усталые, мы выбрались из леса,
На рельсы сели, чтобы отдохнуть.
Застыло молча небо над тайгою,
В нем даже звезды холодом свело…
Потрогав рельсы чуткою рукою,
Я ощутил дрожащее тепло.
Большой многоступенчатой ракетой
Здесь мчался поезд в меркнущую даль,
Лишь далеко, за спящим лесом где-то
Струною пела рельсовая сталь.
Колеса шпалы частые считали,
И осыпали иней провода…
Жестокою зимой на магистралях
Не остывают рельсы
Никогда.
«Я войду в депо, в кабину сяду…»
Я войду в депо, в кабину сяду,
Подниму пантограф к проводам,
Поведу машину по наряду
К длинным и тяжелым поездам.
И услышишь ты, как