Алина Бронски
Последняя любовь бабы Дуни
Alina Bronsky
Baba Dunjas letzte Liebe
Перевод с немецкого Риты Ключак
Главный редактор Анастасия Завозова
Издатель Ирина Рябцова
Заместитель главного редактора Дарья Горянина
Руководитель производственного отдела аудиокниг Марина Михаилова
Директор по маркетингу Алёна Колесова
Арт-директор Юлия Чернова
Шеф-редактор Елизавета Радчук
Бренд-менеджер Карина Фазлыева
Литературный редактор Анна Захарова
Художественный редактор Анастасия Родненкова
Художественное оформление Анна Кириченко
Корректоры Майяна Аркадова, Ирина Иванова
© 2017, Verlag Kiepenheuer & Witsch GmbH & Co. KG, Cologne/Germany
© Ключак М., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Эвербук», Издательство «Дом историй», 2025
© Макет, верстка. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2025
* * *
Последняя любовь бабы Дуни
Ночью меня опять будит Марьин петух Константин. Для Марьи он вроде как вместо мужа. Она холила и лелеяла петуха еще цыпленком; теперь он вырос, и проку от него нет никакого. Ходит как барин по двору да все искоса на меня поглядывает. Внутренние часы у Константина давно сбились, но не думаю, что это связано с радиацией. Нельзя же всю дурь на свете на радиацию сваливать.
Откидываю одеяло и спускаю ноги с кровати. На досках лежит половичок, я сплела его из старых, порезанных на полоски простыней. Зимой у меня времени много: за огородом следить не надо. Зимой я выхожу редко, только за водой или дровами, ну или снег сгрести с порога. Но сейчас лето, так что я с самого утра на ногах. Сегодня вот надо свернуть шею Марьиному петуху.
Каждое утро я смотрю на свои стопы и изумляюсь, какие они широкие и шишковатые в немецких туристических сандалиях. Сандалии крепкие. Такие что угодно переживут, да и меня через пару лет.
У меня не всегда были такие широкие стопы. Когда-то они были узкими и изящными, покрытыми уличной пылью, прекрасными безо всякой обуви. Егор мои стопы любил. Он запрещал мне ходить босиком, потому что мужчин при одном виде моих ног бросало в жар. Когда он заглядывает, я показываю ему свои мослы в туристических сандалиях и говорю: «Видишь, что от былой роскоши осталось?» Он смеется и отвечает, что мои ноги все еще прекрасны. С тех пор как помер, он у меня вежливый стал, выдумщик.
Мне нужна пара минут, чтобы восстановить кровообращение. Я стою, вцепившись в спинку кровати. В голове мутно. Марьин петух Константин хрипит, словно его душат. Может, меня уже кто-то опередил.
Снимаю со стула банный халат. Когда-то он был яркий, красные цветы на черном фоне, а теперь цветов и не разглядеть. Но халат чистый, я за этим слежу. Ирина обещала новый прислать. Я ныряю в рукава и подпоясываюсь. Встряхиваю пуховое одеяло, разглаживаю его на постели и стелю вышитое покрывало. Потом иду к двери. Первые шаги после пробуждения всегда неспешные.
Светло-голубое небо висит над селом как линялая простыня. Выглядывает кусочек солнца. У меня в голове не укладывается, что одно и то же солнце светит всем одинаково: и королеве в Англии, и негритянскому президенту Америки, и Ирине в Германии, и Марьиному петуху Константину. И мне, бабе Дуне, которая тридцать лет назад вправляла сломанные кости и принимала чужих детей, а сегодня вздумала стать убийцей. Константин — тупое создание, толку от него нет, один шум. К тому же я давненько не ела куриного супа.
Петух сидит на заборе и косо на меня поглядывает. Краем глаза я вижу, как Егор прислонился к стволу яблони. На лице у него наверняка ухмылка. Забор покосился и шатается на ветру. Тупая птица балансирует на нем, как поддатый канатоходец.
— Поди сюда, мой сладкий, — говорю я. — Поди сюда, я тебя угомоню.
Вытягиваю руку. Он бьет крыльями и истошно вопит. Сережки у него — скорее серые, чем розовые, — нервно подрагивают. Пытаюсь припомнить, сколько ему лет. «Марья мне этого не простит», — думаю я. Вытянутая рука застывает в воздухе. И тут Константин — не успеваю я до него дотронуться — падает к моим ногам.
* * *
Марья сказала, что у нее сердце будет кровью обливаться. Так что придется мне. Она сидит у меня во дворе и сморкается в клетчатый носовой платок. Отвернулась, чтобы не смотреть, как я ощипываю блеклые перья в крапинку и бросаю их в пакет. В воздухе летает пух.
— Он меня любил, — говорит Марья. — Всегда так смотрел, когда я во двор выходила.
Пакет наполовину полон. Уже почти до неприличия голый Константин лежит у меня на коленях. Один глаз у него приоткрыт и устремлен в небо.
— Смотри, — вздыхает Марья, — он будто еще слушает.
— Да уж не осталось ничего, о чем он от тебя не слышал.
И это чистая правда. Марья вечно с ним разговаривала. Это заставляет меня заподозрить, что покоя теперь поубавится. Всем людям, кроме меня, нужно с кем-то разговаривать, особенно Марье. Я ее ближайшая соседка, наши участки разделяет лишь забор. Забор когда-то был добротный, а теперь осталось одно название.
— Ну расскажи, как именно это произошло. — Голос у Марьи вдовий.
— Я уже тысячу раз рассказывала. Вышла, потому что он орал, и тут он с забора свалился. Прямо мне под ноги.
— Может, его проклял кто.
Я киваю. Марья верит во всякое такое. Слезы текут по ее лицу и скрываются в глубоких морщинах. А ведь она лет на десять меня моложе. С образованием у нее так себе, она женщина простая, по профессии доярка. Здесь у Марьи даже коровы нет, но есть коза, которая живет у нее дома и смотрит телевизор, когда по нему что-нибудь передают. Так что у Марьи есть компания — живая душа. Правда, коза не может ответить. Поэтому отвечаю я.
— Да кому он нужен, больно надо проклинать твою тупую птицу.
— Тш-ш. О мертвых так не говорят. Да и люди злые.
— Люди ленивые, — говорю я. — Варить его будешь?
Марья отмахивается.
— Ладно. Тогда я сама.
Она кивает и украдкой поглядывает на пакет с перьями.
— Я вообще-то его похоронить хотела.
— Раньше надо было говорить. Придется теперь перышки рядом складывать, чтобы его свои на небесах не высмеяли.
Марья задумывается.
— Ой, ладно. Сваришь его, а половину супа отдашь мне.
Я знала, что все так закончится. Мясо мы едим редко, а Марья обжора. Киваю и натягиваю сморщенное веко на стеклянный глаз петуха.
* * *
О небесах это я просто