Наследие - Мигель Бонфуа

Когда новость о Первой мировой войне достигла Чили, Лазар Лонсонье читал, лежа в ванне. Живя в двенадцати тысячах километров от родины отца, он усвоил привычку листать французскую газету, нежась в воде с добавлением лимонных корок, и позже, когда он вернулся с фронта с половиной легкого, потеряв двоих братьев в окопах у Марны, аромат цитрусовых неотвратимо связывался в его сознании с запахом пороха.

Как гласила семейная история, отец Лазара когда-то сбежал из Франции с тридцатью франками в одном кармане и отростком виноградной лозы в другом. Он был рожден в Лон-ле-Сонье, на склонах Юры, где на протяжении четырех поколений его семья держала виноградник площадью шесть гектаров, но однажды поразившая растения филлоксера иссушила лозу и привела его к банкротству. За несколько месяцев на склоне горы остались только мертвые корни в яблоневых садах и дикорастущие травы, из которых винодел готовил навевающий грусть абсент. Этот край известняка и злаков, сморчков и грецких орехов он покинул на железном корабле, который отправился из Гавра в Калифорнию. Панамский канал тогда еще не был открыт, и судам приходилось огибать Южную Америку. Путешествие длилось сорок дней на борту парусника, где двести человек, скучившиеся в трюмах, заполненных клетками с птицами, трубили в фанфары так громогласно, что до самых берегов Патагонии наш герой не мог сомкнуть глаз.

Однажды вечером, блуждая, как сомнамбула, между койками, он увидел в тени сидящую на ротанговом стуле старуху с унизанными браслетами руками, желтыми губами и татуированными звездами на лбу. Женщина знаком велела ему подойти.

— Не можешь заснуть? — спросила она.

Старуха вынула из-за корсажа маленький зеленый камушек чуть больше агатовой бусины, изрытый крошечными блестящими углублениями, и сказала:

— Три франка.

Страдающий бессонницей пассажир заплатил, и женщина зажгла камень на черепаховом панцире, которым поводила у него под носом. Дым так резко ударил виноделу в голову, что ему почудилось, будто он потерял сознание. Он проспал сорок семь часов крепким и глубоким сном, и ему снились золотые лозы, между которыми сновали какие-то морские существа. Пробудившись, он извергнул все содержимое желудка и не мог встать с кровати, поскольку тело казалось невыносимо тяжелым. Он никогда так и не понял, случилось ли это из-за дыма, накуренного старой цыганкой, или из-за вонючих клеток с птицами, но, пока пересекали Магелланов пролив с его ледяными соборами, он погрузился в бредовую лихорадку и галлюцинировал, видя, как кожа покрывается серыми пятнами и рассыпается пеплом. Опытному капитану с наметанным глазом потребовалось лишь взглянуть на него, чтобы догадаться об опасности эпидемии.

— Брюшной тиф, — заключил он. — Высадим этого пассажира в ближайшем порту.

Так отец Лазара в разгар войны на Тихом океане очутился в Вальпараисо, в Чили — стране, которую не мог найти на карте и из языка которой не знал ни слова. По прибытии он встал в длинную очередь, выстроившуюся вдоль рыбного амбара перед таможенным постом. Он заметил, что, прежде чем поставить печать в документах, сотрудник иммиграционной службы задает каждому пассажиру два вопроса, и рассудил, что первый должен касаться исходного пункта путешествия, а второй, по логике вещей, места назначения. Когда подошла его очередь, служащий, не поднимая на него глаз, спросил:

— Nombre? [1]

Не понимая по-испански, но в убеждении, что догадался о существе вопроса, француз без колебаний ответил:

— Лон-ле-Сонье.

На лице чиновника не отразилось ничего. Усталым жестом он медленно вывел в нужной графе: «Лонсонье».

— Fecha de nacimiento? [2]

Путешественник ответил:

— Калифорния.

Служащий пожал плечами, написал какое-то число и протянул прибывшему бумагу. С этой минуты человек, оставивший виноградники Юры, был заново окрещен Лонсонье и получил вторую дату рождения — двадцать первого мая, день приезда в Чили. В течение последующего столетия он никогда не предпринимал поездки на север, его пугала пустыня Атакама, так же как и колдовство шаманов, лишь порой при виде холмов в предгорьях Кордильер он говаривал: «Чили всегда напоминает мне о Калифорнии».

Вскоре Лонсонье привык к новому календарю с временами года, приходящимися на другие месяцы, к сиесте в середине дня и к новому имени, которое, несмотря на ошибку таможенника, сохраняло французское звучание. Он научился предсказывать землетрясения и не забывал благодарить Бога за все, даже за несчастья. По истечении нескольких месяцев он говорил по-испански так, словно родился в этой стране, и лишь раскатистое, как падающие в реку камни, «р» выдавало легкий акцент. Научившись узнавать созвездия зодиака и измерять астрономические расстояния, Лонсонье расшифровал астральные письмена на небе Южного полушария с изменчивой звездной алгеброй и понял, что обосновался в другом мире среди ветел и араукарий, первозданном мире, населенном каменными великанами, пумами и кондорами.

Его пригласили главным виноградарем в имение Конча-и-Торо, и он создал несколько винных погребов, которые назывались бодегами, на животноводческих фермах с ламами и дрессированными гусями. Старый французский виноград обрел вторую молодость в убранстве Кордильер на этом лоскутке земли, узком и длинном, висящем, как шпага на поясе, над континентом с синим солнцем. Лонсонье быстро собрал вокруг себя экспатриантов, переселенцев, ставших чилийцами, сделавших выгодные брачные партии и заработавших состояния на торговле иностранными винами. Недавний крестьянин, скромный винодел, который пустился в путь навстречу неизвестному, внезапно оказался во главе нескольких хозяйств и стал хитроумным деловым человеком. Ничто — ни войны, ни филлоксера, ни восстания, ни диктатуры — не могло отныне поколебать его новое благополучие, а посему, празднуя окончание первого года в Сантьяго, Лонсонье благословлял день, когда цыганка на борту железного корабля зажгла зеленый камень у него под носом.

Он женился на Дельфине Моризе, хрупкой и нежной девушке с упругими рыжими волосами, происходящей из старинного бордоского семейства торговцев зонтиками. Ее семья решила эмигрировать в Сан-Франциско по причине засухи во Франции в надежде открыть лавку в Калифорнии. Моризе пересекли Атлантику, проплыли вдоль Бразилии и Аргентины и, миновав Магелланов пролив, высадились в порту Вальпараисо. По иронии судьбы в тот день шел дождь. Отец Дельфины, месье Моризе, как человек предприимчивый, вышел на причал и в течение часа распродал все