Патруль - Макс Гудвин

27 декабря 1994 года. Станица Петропавловская. Чеченская республика.

Вторник начался с помощи операм.

Нам предстояла зачистка дома в деревне, где располагался большой запас фальшивых долларов известно на какие нужды новоиспечённой свободной Ичкерии. Информация подтвердилась и валюта была изъята, а подозреваемые отвезены в изолятор. К счастью, обошлось без жертв и даже без стрельбы, однако нервы и время это сожрало.

Сегодня обед догнал нас позже обычного…

Душный предгорный воздух был густ, словно кисель, и в нем неподвижно висел голос из телевизора. Сквозь треск помех и свинцовую усталость мы, четверо мужчин, собрались у черно-белого экрана. Комната в брошенном доме казалась мне убежищем на краю света — хрупким и ненадежным. Но тёплым, потому как печка топилась круглосуточно. Именно это и спасало от сырости и окружающего нас холода.

Да-а, климат тут конечно, совсем не сибирский. Весь декабрь днём небольшой минус, ночью попрохладнее, иногда доходило и до десяти. Грязь на дорогах хоть и подмёрзла, но ездить можно, а то в прошлом месяце уже не раз приходилось выталкивать наш УАЗик просто потому, что даже он не вывозил, утопая в грязной гуще здешних дорог.

Мы сидели в камуфляже цвета «орех», пропахшем многодневным потом, потому как нормально постираться тут и банально негде. И некогда. Можно, конечно, воды с колонки натаскать флягами и после греть в кастрюлях на печи. Для личных нужд вполне сойдёт, а вот форму привести в порядок уже очень проблематично.

На столе стояли пластиковые бутылки со сладкой газировки «Колокольчик», на газетке круглая нарезка колбасы вперемежку с прямоугольничками сыра. Хлеб, банка соленых огурцов.

Все мы офицеры МВД, костяк одной из групп СОБРа, застрявшей в этом бардаке.

Наше оружие — привычное продолжение рук — было всегда рядом. У меня, у правого бедра прислонённый к столу, как суровая икона, стоял ручной пулемет Калашникова — длинный, массивный, с изогнутым рыжим рожком-магазином. Только я один знал его «характер» до последней засечки на прицеле. Двое моих товарищей, Сергей и Марат, положили рядом с собой АКС-74, удобные для боя в тесных дворах и помещениях. А четвертый, Михалыч, молчаливый и цепкий, не расставался со своей бесшумной винтовкой ВСС «Винторез». У каждого из нас на широком армейском ремне кожаная кобура с ПМ — последним, пусть далеко и не самым эффективным аргументом в любой схватке. В углу комнаты, в разгрузочных жилетах, находился личный боезапас.

Я уставился на экран телевизора, где миловидная девушка в темном платье звонко анонсировала:

— Уважаемые телезрители, предлагаем вашему вниманию обращение Президента Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина в связи с ситуацией в Чеченской Республике.

— А-а! Пацаны может переключим, а-то сейчас начнётся «У-у-у-у понимаешь россияне⁈» — скривившись, предложил Марат.

— Да не, давай оставим, может, что умное скажет? — возразил Сергей, захлопывая печную дверцу после очередного заброса туда партии дров.

— Уважаемые граждане России! — пожалуй, этот голос можно безошибочно различить среди миллионов других голосов. — Обращаюсь к вам в связи с обстановкой в Чеченской Республике.

Михалыч фыркнул, но ничего не сказал.

— Мы же все знаем что он нам скажет? Что наше с вами тут участие это следствие его: берите суверенитета сколько сможете проглотить? — улыбнулся Марат и выключил телевизор, и в целом я был с ним согласен.

— Это было еще до расстрела своего парламента, надо понимать, что это другое. — вернулся к столу Сергей.

— Говоришь, как ярый коммунист и противник демократии! — снова улыбнулся Марат, — Он бы сейчас вещал нам долго и нудно, часто повторяя одни и те же слова. Рассказывая всё то что мы тут и так видим. А какие решения им приняты в связи с этим вот всем, непонятно…

— Что тут непонятного, срочно, послать четырёх собровцев, к чёрту на рога ждать того, не знаю чего! Понимаешь. — поддержал Марата Сергей, карикатурно парадируя Ельцина.

— Э-э, балагуры! — отмахнулся Михалыч и натянув на себя вязанную шапочку, встал и накинув разгрузку, удалился со своим Валом из дома. — Я курить!

— Всё пацаны, баста. А-то с этой критикой забудем зачем мы тут. — отрезал я.

Повисла молчаливая тишина. Практически до того момента, как Михалыч вернулся с перекура, повеселевший. Никотин, будь он неладен, всё-таки успокаивает хоть и провоцирует рак и даёт зависимость от которой потом так тяжело избавиться. Я смотрел на их усталые, небритые лица. И мысленно проговаривал, зачем именно я тут? Затем, чтобы в соседнем селе не сожгли еще один дом русской учительницы. Чтобы на рынке не зарезали очередного отставного прапорщика-славянина. А на заборах не наматывали кишки, как знак что в доме еще можно чем-то поживиться. Автономия автономией, а по всей периферии распавшейся страны, планомерно и неуклонно начали угнетать, выживать, унижать наших, русских людей. И я был здесь для того, чтобы этого геноцида — за частую тихого, бытового, но оттого не менее страшного — не произошло. Чтобы поставить свою грудь, свой пулемет, свою афганскую закалку на пути у этой волны.

Я глубоко вздохнул и потянулся к бутылке с газировкой. Пузырьки неприятно щекотали горло, однако горечь внутри не смывали.

— Знаете, братва? Я тут подумал походу штурм будет! — понуро выдохнул Марат.

— Ясен-красен! — пробурчал Михалыч, синимая разгрузку.

— Скорей бы, всё случилось, зайдём, пару выстрелов сделаем, Дудаев убежит и всё наладится! — задумчиво и мечтательно выдохнул Сергей.

— Хорошо бы… — выдохнул я, — Придётся потом по всей Ичкерии бегать, порядок наводить.

— Лучше уж зачистки, чем встречный бой. — выдохнул Михалыч, садясь на стул.

— Ага зачистки, сначала выдаём оружие, а потом его изымем. — еще шире улыбнулся Марат.

— Муравей — Муравейнику! — громко заговорила рация Р-159 стоящая у стены. Звук был слышен даже сквозь гарнитуру, — Муравей — Муравейнику!

— Вовремя выключили телик. — проговорил Марат подходя к зеленоватой сумке с торчавшей оттуда верхушкой и антенной. — Муравей на связи.

— Муравей. Выдвигайся на блок-пост на Р-308, там заберёшь человека, и доставишь в штаб. Как понял?

— Мы такси им, что ли? — спросил повернувшийся к нам Марат.

Но рация продолжала требовать:

— Муравей — Муравейнику! Как понял?

— Может скажем, что машина не на ходу? — спросил он у коллектива.

— Поехали проветримся! — выдохнул я, вставая со своего стула.

Какие-то двадцать минут пути и мы, вновь покидая охраняемое внутренними войсками полузаброшенное село, едем в УАЗике с завешанными бронежилетами стёклами по замёрзшей грязной каше к тому самому блок-посту. Он словно маленькая крепость, вписался в разбитую дорогу