Там гораздо лучше - Беро Виолен, читать на LibraBook.info

Виолен Беро

Там гораздо лучше

2024

Violaine Bérot

C’est plus beau là-bas

Перевела с французского Мария Пшеничникова

Дизайн обложки Юлии Бойцовой

First published by Buchet/Chastel, Libella, Paris, 2022

* * *

и самое главное — не выделяйся, упорствуй, молчи, исчезни, растворись в массе, сиди тише воды ниже травы, ты, кто любит блистать. Вас собрали в этом гигантском ангаре, к тебе прижалась кучка тел; ты вспоминаешь о свиньях и курах, сотнями теснившихся в одном помещении, о проекте фермы с тысячей коров — тысячей таких же коров, как ты и все остальные, те же свиньи, куры, под изнуряющим искусственным светом, и ты не понимаешь, по каким правилам, по каким законам лампы гаснут и включаются снова, ни ты, ни другие в этой коробке без окон; а еще рев мотора вдали, ускорение, замедление, рычание — звуки ложатся поверх вони и жары; ты и все остальные, сколько же здесь людей, и ты вспоминаешь о тысяче коров, понимаешь: вот оно, вы все, тысяча человек, которые никогда не увидят солнца.

и зачем, с чего вдруг тебя схватили? Ты вспоминаешь о матери: она первая, о ком ты подумал, что, кстати, удивительно, поскольку ты редко беспокоишься о ней, но уже предполагаешь, как она будет сходить с ума, когда узнает о твоем исчезновении, представляешь ее на диване с синим пледом на ногах, огромным котом на коленях, видишь ее у включенного телевизора: она рассеянно слушает новости, как вдруг начинается репортаж, в котором показывают тебя, ее единственного сына, схваченного какими-то людьми средь бела дня, и да, это точно ты, никаких сомнений, тебя повалили на землю, а мать не верит собственным глазам, всматривается в экран, ты прямо чувствуешь, как вытянулось ее тело от кончиков пальцев ног до затылка — она настолько напряжена, что коту уже не так уютно рядом с ней, он встает, ходит кругами по пледу, пытается найти мягкое местечко, мяукает и тем не менее ложится обратно на одеревеневшие ноги твоей матери, которая думает, что все это сон, но нет, по телевидению показывают тебя, ее сына, избитого неизвестно кем, неизвестно почему, а затем картинка расплывается, мать больше не видит, что происходит, бьют ли тебя снова, но она все равно хочет знать, понять, почему камера не может снимать четче, почему изображение так дрожит, заставляя всматриваться в твои очертания, выискивать, не свернулся ли ты калачиком, не пытаешься ли защитить голову руками, чтобы тебя не запинали, а может, ты вообще лежишь на животе со скрученными за спиной руками, а над тобой, стоя на коленях, возвышается один из нападавших, как в тех видео с арестами из Штатов или Франции; мать уже ничего не понимает, широко раскрывает глаза за стеклами очков, пытаясь истолковать расплывчатые кадры, не в силах отличить реальность от игры воображения, пока камера наконец не фокусируется снова: ты в кадре, да, это ты, боже мой, это ты, а те мужчины тащат тебя, словно какой-то мешок, заталкивают в грузовичок, и дверца захлопывается, скрыв твое безвольное тело, и вдруг, вопреки всем ожиданиям, репортаж резко обрывается. Картинка пропадает так же быстро, как и появилась, но твоя мать не может оторвать глаз от экрана, пока реклама бросает ей в лицо слоганы, музыку, сверкающую машину, которая несется по пейзажу мечты, где, на удивление, совсем нет людей, а очень красивый, пусть и несколько мрачный водитель поворачивается к пассажирке — они такие же великолепные, как их автомобиль, и твоя мама сомневается, а не привиделось ли ей все это, действительно ли она смотрела, как ее сына избили и похитили, звучит все более слащавая музыка, мужчина и женщина томно смотрят друг на друга, жизнь прекрасна, они прямо сочатся желанием, водитель вдруг останавливает свой болид, ловко выпрыгивает из машины, торопится галантно открыть дверцу спутнице, а твоя мать молится неизвестно кому, чтобы ты, ее сын, оказался на его месте, вышел из автомобиля один, но живой и невредимый.

и как это возможно, ты больше не понимаешь, как это возможно — в твоей демократической стране с президентом, которого избрал народ, — как это возможно? Откуда взялся весь этот сброд — ведь речь идет именно о сброде, ты не знаешь, какое слово описало бы лучше собравшуюся здесь толпу, — но приказы явно спускаются сверху, от самого правительства, а может, случился переворот, восстала армия, полиция, или же все эти похищения организованы простыми гражданами, ненавидящими друг друга настолько, что создали народные ополчения? В памяти промелькнули кадры с силовиками, избивающими мирных людей, и, наоборот, все эти всплески бессмысленной жестокости, когда манифестанты избивают легавых, когда они меняются местами, ведь достаточно облачиться в другую одежду, чтобы примкнуть к противоположному лагерю, — настолько все похожи друг на друга, разделяют одни и те же беды, сложности, жажду жестокости, а ты так и не понял, что оба противника заложили основу для гражданской войны. То, что выпало тебе сегодня, — нечто другое, ты сам не знаешь почему, но что-то пошло не так, и в голове всплывает образ загнанной в угол крысы, потому что да, действительно, ты сам, как эта крыса, не имеешь ни малейшего понятия о том, что происходит, но выхода нет, остается одно — не выделяться, ты понимаешь не больше той крысы, но не сражаешься, не протестуешь, хотя, например, лесная соня, попав в плен, продолжала бы борьбу, металась бы по клетке, взлезала бы на стены, изучала бы потолок, но у тебя нет ничего общего с сонями, это точно, в то время как с крысами — да, почему бы и нет, в подобных случаях крысы замирают, словно парализованные, и, наверное, что-то обдумывают. То, что с тобой происходит, кажется невозможным, а реальность, существовавшая несколько дней назад, ушла в далекое прошлое, потому что подобное не случается в стране вроде твоей, такое бывает с другими: в России, в Центральной Америке, конечно же, в Африке или на Ближнем Востоке, но в твоей стране — никогда, ты бы не поверил, кроме того, как такое может быть, что ты ничего не предвидел, и тем не менее вот ты здесь, среди сотен, а то и тысяч других, сидишь в мрачном ангаре и ждешь неизвестно чего, потерял счет времени, голодаешь, умираешь от жажды, от желания помочиться, от произвола охранников, которые произвольно, без всякой логики решают, когда пора, и ты уже привык, как и остальные, не упускать из виду тюремщиков, чтобы тебя не застали врасплох, стараться не провоцировать их, избегать побоев, и ты бы хотел узнать, кто эти надзиратели, как их наняли, откуда они, ведь они твои сограждане, ты в этом уверен, они говорят на том же языке, но почему они не в форме, а отличить их можно только по черной нарукавной повязке и оружию — чаще всего это обыкновенная палка или дубинка, но есть один оригинал, разгуливающий с плетью, тут тебе вспоминаются цирковые представления, все вы участвуете в чудовищном фарсе, и скоро из ниоткуда выскочит клоун с красным носом и огромными ботинками, разразится громким хохотом, и со всей этой буффонадой будет покончено.

и те, кого ты любишь, — что с ними станет? Если тебя схватили, посадили в этот ангар с тысячей других пленников, может ли это значить, что существуют другие ангары с другими пленниками? Тут ты снова вспоминаешь о матери, первая, кто приходит на ум, удивительно, что именно она и даже не жена; ты представляешь, как твоя мать не теряет надежды, что ее сына отпустят, до какого отчаяния она уже дошла? А если ее тоже похитили? Разве ситуация не переросла уже все мыслимые рамки? Однако тебе с трудом в это верится: с чего вдруг хватать пожилых женщин, что тогда будете их кошками, конкретно с маминым котом, который целыми днями ничего не делает, а только спит, ест и доходит до лотка, правда, ночью, да, он любит поиграть, запрыгнуть на кровать, разбудить мать перед тем, как самодовольно улечься рядом; тут ты говоришь себе: ты теряешь остатки разума — вместо того, чтобы беспокоиться о матери, думаешь об этом ужасно неприятном коте, которого всегда ненавидел, а теперь, если у них оказалась твоя мать, кот остался совсем один, если так будет продолжаться, он разнесет всю квартиру, там станет мерзко, грязно, а беспорядок всегда ужасал твою мать; ты, конечно, злишься на себя за мысли о коте, о вони в доме вместо того, чтобы думать о матери, но тебе так легче, поскольку представить мать в плену, такой же узницей, как ты сам, — нет, уж лучше разгромленная квартира, измученный жаждой кот, какашки повсюду, разорванная обивка дивана — на это не так больно смотреть.