ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1. Что может случиться с мальчиком в течение дня
— Вставай, сибиряк! — сказала мать и откинула занавеску. Яркий свет ворвался в комнату, а Петька зажмурился, притворяясь спящим.
— Вставай! Смотри, какие штаны я тебе сшила.
— Ну-у, опять но-о-вые… «Не пачкай, не порви-и», — тянул Петька, не открывая глаз. — Лучше не надо…
— Ты сам длинные просил…
Петька мигом вскочил. На спинке стула действительно висели настоящие длинные штаны, а не какие-нибудь городские штанишки до колен. Если их немного приспустить, штанина закроет всю стопу и пальцы босой ноги. Они будут не хуже Володькиных. У того бахрома штанин с особым шиком волочилась по земле, а единственной застежкой вместо пуговиц служила деревяшка, привязанная сапожной дратвой [1]. Но надо еще так уметь управлять штанами, как Володька: ловко поддергивать их в самый критический момент, чтобы не потерять.
Лобастый, как волчонок, Петька сиял. Его оттопыренные уши порозовели от удовольствия, толстые губы растянулись в улыбке.
Победно трубя, он выскочил на крыльцо, перепрыгнул сразу четыре ступеньки, поскользнулся и шлепнулся возле дождевой лужи. Счастливец сидя поерзал в грязи, потом схватил горсть мокрой травы и старался затереть неприятную новизну материи, как бы снижающую его возраст и говорящую: «Да этот молокосос только сегодня впервые надел длинные штаны».
Отстегнув наплечную лямку, он опоясался ею, туго затянул узел на животе.
Перемахнув через забор и проскочив по чужим огородам, Петька свистом вызвал Володьку купаться.
С горушки, на которой стояла церковь, друзьям открылся вид на реку с ватагой барахтающихся в воде ребят.
Село омывали две реки; одну звали Жиганкой. «Жиган» — по-сибирски «озорник, разбойник», такой была и река: бурная, порожистая. Огибая обрыв, в Жиганку впадала вторая — поменьше. Она была спокойной, летом зарастала травой; ее звали ласково, по-девичьи — Мýра.
А иные говорили: «Ну и река, не река, а Мурá, тюря какая-то!» Так и звали реку, кто любовно — Мýра — Муравушка, а кто — Мурá.
При слиянии Жиганка сбивала спокойное течение Мýры, и светлую ленту реки тут отрезало, как ножом. Дальше неслась мутно-желтая бурливая полоса, похожая на изрезанную колеями осеннюю дорогу, которая сама сорвалась с места и понеслась вдаль со своими ухабами и грязью.
У светлой Муры берега были отлогие, луговые, с кудрявыми кустами. Мутная злая Жиганка обгрызала свои берега, обнажая широкие россыпи камней, и лес отступал от враждебной реки с ее перекатами-шиверами [2] и шумом гальки.
Острова на Жиганке были или совсем низкие с застрявшим в камнях буреломом, или высокие, сплошь заросшие черемухой. Весной такой остров лежал на воде, как белая шапка, опоясанная лентой из красного тальника [3].
Заросшие острова Жиганки притягивали ребят своей таинственностью. На островах люди из села бывали только осенью, собирая черемуху, которую сушили, размалывали в муку, а зимою пекли вкусные пироги с черемуховой кашицей.
Мура при слиянии с Жиганкой разделялась на проточки и отрезала от луговины несколько мелких островков. По берегам проточек буйно росли кусты. Они смыкались своими вершинами, образуя зеленые туннели, и это напоминало дебри из книжек об индейцах. Тут можно было с воплем нестись в атаку через открытый луг или играть в следопытов и разведчиков, пробираясь в чаще, затаив дыхание, и так, чтобы не треснул ни один сучок.
В Муре купались до озноба и синевы на губах. Плавали вперегонки «по дну руками», ныряли — кто дальше, вставали на голову, так что только ноги торчали над водой. Когда победитель откалывает в воде лихие коленца сверх программы, он зорко наблюдает за побежденными, чтобы не навязали ему узлов на рукавах рубашки. Такие штучки зовут «сухарями», и если навяжут, немало их «погрызешь», а коли замочат водой, то и зубами не растянешь.
— Кто нырнет до берега? — вызывал на состязание Володька, стоя на плоту.
Ему не переплыть было промежуток между плотом и берегом, но пронырнуть его он мог. Так делали и остальные в тех местах, где не достать дна.
— Давай ты первый, а я дальше твоего нырну, — откликнулся Петька. Он и нырнул глубже Володьки, но запутался головой в водорослях и судорожно забил ногами.
Ребята испуганно глядели, потом завопили на разные голоса:
— Петька утонул!
— Ой, ой!
— Ой, тонет!
— Дуня-Пароход бежит! — крикнул Володька, и мальчишки, как воробьи, разлетелись в разные стороны от женщины в черном платье.
Подобрав юбки, Дуня забрела в воду, ухватила Петьку за ноги и выдернула его.
Петька шатался, — его тошнило, на теле были порезы от травы, но он предпочел бы второй раз утонуть, лишь бы не объясняться с Дуней. Испуг придал ему силы, и он, ковыляя, пустился наутек, волоча по земле свои знаменитые штаны.
Дуня-Пароход не оглядывалась. Она спихнула утлый челн-стружок [4] и, стоя, прямая как свечка, ловко работая длинным двухлопастным веслом, понеслась прямо в водовороты Жиганки. Недаром ее прозвали Дуней-Пароход.
Была она вдовою ссыльнопоселенца. Сторонясь людей, она редко показывалась кому-нибудь на глаза. Сама охотилась и рыбачила и еще славилась как ворожея и знахарка. Женщины относились с уважением к ее советам, а ребята дразнили вслед.
Володька проводил Петьку до ворот, но к нему не зашел: он по своему опыту знал, как неприятны разговоры родителей, когда дело касается различных происшествий. Петька незаметно проскользнул через двор и отлеживался на прогретой солнцем крыше сеновала. Из левого уха долго не выливалась вода, и болела голова.
Но стоило ему вспомнить о неотложном деле, — он оживился. На сеновале были спрятаны лук и стрелы, приготовленные к завтрашнему состязанию. Втайне от соперников кусок деревянного обруча от бочки Петька заменил черемуховой палкой с тетивой из настоящего крученого шпагата. Отлично выструганные длинные тонкие стрелы он выкрасил в красную краску и рассчитывал завтра победить, выступив под таинственным именем «Красная стрела».
Натянув лук, Петька заметил кота и мысленно перенесся в джунгли: кот превратился в тигра. Кот подбирался к воробью, воробей прыгал вдоль забора, высматривая, не притаился ли в щели паучишка или муха. Петька двинулся за котом.
«Все друг за другом охотятся», — подумал он, пустил стрелу, и сразу «охотники» бросились наутек: воробей и кот — от Петьки, а Петька — потому, что жалобно звякнуло стекло в кухонном