Полдень, XXI век 2007 № 12 - Николай Михайлович Романецкий

ПОЛДЕНЬ, XXI век

ДЕКАБРЬ

2007

ГУГЕНОТ

Среди большинства критиков и литературоведов считается, что качественное произведение должно непременно отражать и описывать реальную жизнь. Опусы, соответствующие этому требованию, относятся к художественному направлению, называемому реализмом. По существующему определению, реализм есть: правдивое, объективное отображение действительности; правда жизни, воплощенная специфическими средствами различных стилей и различных видов искусства (в том числе и литературы).

Поэтому фантастические произведения, как правило, к реализму критики не относят. Ведь фантастика — это всегда игра с необычным, невероятным, невозможным.

Однако считающие так забывают, что и сама реальная жизнь — по сути своей, игра. Каждый человек в течение всех отпущенных ему лет примеряет на себя некую роль. Сначала, будучи ребенком, он играет во взрослого (дочки-матери, войнушка и т. п.). Потом начинает исполнять роли, навязываемые ему обществом (прилежный ученик, добрый отец, хороший работник). Ученые «балуются» с законами природы, а политики с законами развития общества и моралью. Наиболее беспринципные играют с властью, страхом и жизнями людей. Творческие личности надевают маску Всевышнего, сплошь созидая собственные миры.

Порой я соглашаюсь с «крамольной» мыслью: человек отличается от животного только тем, что последнее играет в малышовом возрасте, а человек — всю жизнь. И Человек Играющий братьев Стругацких — вовсе не будущее нынешнего человечества, а его самое что ни на есть настоящее.

Жить — скучно. Играть — интересно. А если жить интересно, то такая жизнь недалека от игры. Не удивительно, что профессиональное творчество — одно из немногих интересных человеческих занятий. Ты изображаешь собой господа нашего бога, а тебе еще и денежки за это платят. Разумеется, это самая настоящая игра, а не работа…

Иногда творец увлекается в создаваемом мире той «забавой», в которую играют реальные люди в реальной жизни. И даже если его увлечение зиждется на необычном, невероятном, невозможном, получается в итоге реализм. Только называется он в данном случае фантастическим.

Вот и Андрей Хуснутдинов занят подобной игрой. И главный герой его опуса тоже играет. А что из этого получается, вы узнаете, прочитав — роман «Гугенот».

1

ИСТОРИИ

ОБРАЗЫ

ФАНТАЗИИ

Под синей кожей «Ваша почта» было новое письмо и в нем две строки: «Завтра по ул. Завряжского не ходите. Вас убьют». Без подписи.

Подорогин кликнул иконку «ответить» и ответил: «Мудаки». Модем заморгал крохотными квадратными глазками. Подорогин с зевком огладил скулы. «Ваше письмо «мудаки» <рр2002@ dsp.ru> отправлено», — появилось на запыленном экране. Подорогин выключил модем, сжал кулак и с силой — так что монитор уперся дырчатым затылком в стену и затрещал — вытер экран рукавом пиджака. В пальто, брошенном на стул, блеял забытый мобильник. После седьмого или восьмого звонка телефон замолчал. Подорогин потянулся за сигаретами, но тут грянул настольный аппарат.

— Да, — сказал он, сняв трубку и еще не слыша коротких потрескивающих гудков, — м-мать… Ирин Аркадьна!

За стеной кабинета послышался глухой удар, звякнув, закачалась стеклянная створка шкафа. В дверях проклюнулось испуганное лицо секретарши.

— Почему на звонки не отвечаете? — спросил Подорогин.

Ирина Аркадьевна хотела что-то сказать, но, поперхнувшись, закашлялась. Подорогин увидел на ее припудренном подбородке мучнистый мазок кофе и махнул рукой. Дверь закрылась. В приемной снова закачалось стекло. Закурив, Подорогин подошел к окну, раздвинул пальцами пластинки жалюзи и, замерев так, словно дразнил кого-то, глядел на заснеженную улицу. Машины медленно, будто ощупью, двигались в ледяной чернеющей лаве проспекта. На пустой остановке буксовал троллейбус. Прохожие, чьи заснеженные зонты с высоты седьмого этажа казались срезанными арбузными шляпками, игнорировали роскошный финский портал супермаркета, занимавшего цоколь здания. На шведской брусчатке освещенный витринами под мутным полиэтиленовым куполом ворочался нищий. Время от времени старику приходилось стряхивать с протянутой руки тающий снег.

Василий Ипатьевич Подорогин — тридцати восьми лет, разведенный муж, отец двоих детей и владелец универсального магазина «Нижний» — засек на часах минуту, в течение которой его заведение не посетил ни один человек. Снегопад усиливался. Подорогин затушил сигарету о сапфировое стекло «ролекса», сдул пепел и снял с зарядного устройства рацию:

— Санёк…

— Я, Василь Ипатич! — по-армейски отозвался Санёк.

— Там у входа опять Митрич расположился. Или, может, не он…

— Есть, Василь Ипатич!

— Да погоди. Без мордобоя чтоб. Дай стольник, пусть уйдет.

— Чего?

— Что — чего?

— Стольник — чего, Василь Ипатич?

— Баксов! — подбоченился Подорогин.

— Есть! — обрадовался чему-то Санёк.

Подорогин дождался, пока под красным, размером чуть не с крышу беседки, зонтом Санёк вышел из магазина и протянул под полиэтиленовый купол деньги. Купол смялся, из-под него выстрелили облачка пара — бомж благодарил начальника службы безопасности «Нижнего».

Подорогин вернулся за стол, раскрыл ежедневник, но, подумав, отложил книжицу. В кабинете душно пахло масляным радиатором. В стаканчике для карандашей почему-то оказался рейсфедер. Из пальто снова сочились телефонные звонки. Подорогин надул щеки, приставил ко лбу кулак и, резко разведя локти, выдохнул. В настенном зеркале отражалась его ровно скальпированная макушка. Часы над зеркалом показывали половину четвертого. Пригладив вихор на виске, он надел пальто и бесшумно миновал приемную, где, склонившись над цветочным горшком, Ирина Аркадьевна сморкалась в полотенце с петухами — его подарок на Рождество.

В торговом зале покупателей оказалось человек двадцать, не больше. Из восьми касс