Михеев отломил поджаристый кончик чебурека и бросил его птице. Воробей клюнул, потом схватил подарок и улетел.
— Во, наглый, — удивился генерал.
— А вы в бар зайдите. Их там целый батальон. Шуруют по столам и никого не боятся.
— Так вот, Виктор Антонович, надо активизировать ваши действия.
— Борис Николаевич, да куда больше-то? Практически связь московских лидеров с торгашами доказана. Еще пару недель — и можно начинать их винтить. Только одно меня тревожит, опять получится, как в деле Ишкова. Главные уйдут с почетом на покой, а к стенке поставят второстепенных фигурантов.
— Милый мой полковник. Я тоже об этом всегда думаю. Скажу вам честно, иногда мне кажется, что мы делаем пустую работу. Мой покойный отец любил говорить: «рыба гниет с головы, но чистят ее с хвоста». Все понимаю. Но если мне удастся лишить рычагов власти хотя бы одного нынешнего коррумпированного партийного вождя, мы сделаем для страны огромное дело.
— Так-то так. Но на их место приходят другие, и начинается все по новой. Это как с тараканами на кухне. Насыплю борной, одни подохнут, другие убегут, а через месяц они снова по столу бегают.
— Значит, не надо сыпать борную?
— Надо, но это полумеры.
— Что вы хотите, Виктор Антонович, правящий класс начал разлагаться с восемнадцатого года, поинтересуйтесь архивами ВЧК и увидите. Но это все теория, давайте оставим ее историкам. Шеф назвал фамилию человека, которого мы должны начать активно разрабатывать.
— Кто же это?
— Рытов.
— Матвей Кузьмич, — Баринов чуть не подавился чебуреком, — зампред Совмина, генерал-полковник, член ЦК?
— Все верно.
— Но я же не могу пустить за ним наружку. Седьмой главк немедленно доложит Федорчуку, а тот в ЦК.
— В то же время мы формально не имеем права брать в активную разработку партийную номенклатуру. Но мы же можем проводить мероприятия, якобы обеспечивающие их безопасность.
— На основании чего?
— Оперативных данных.
— Но такого агента у нас нет.
— Надо придумать.
— Любопытно, — Баринов удивленно посмотрел на начальника, — любопытно.
— Сумеете?
— Я лично возьму на связь этот персонаж.
— Но чтобы все было задокументировано по науке.
— Не бойтесь. Муха не пролетит.
— А что с ЗК?
— Люся работает. Но говорит, что объект серьезный, ничего лишнего не говорит.
— Быть такого не может, чтобы Люся его не раскрутила.
— Раскрутит.
— Я в этом не сомневаюсь. — Михеев допил кофе. — Пошли.
Они щедро рассчитались и пошли к выходу. Солнце уже начало припекать, роса высохла, но запах листвы и трав остался таким же резким. Народ появился на аллеях, степенные пенсионеры, мамы с колясками, вездесущие пацаны. Московский день вступил в свои права. Михеев и Баринов шли к выходу по тенистой глухой аллее, специально выбрав более длинный путь.
— Виктор Антонович, — сказал Михеев, — я не хотел говорить в кафе и тем более на работе о некой конкретике этого задания. Рытов занимается торговлей нашим оружием, контролирует его поставки из Болгарии, Чехословакии, ГДР и Венгрии. У шефа есть данные, что не все деньги приходят в кассу. Часть их под видом секретного фонда помощи братским компартиям оседает в Швейцарии. Из ПГУ получили сведения, что Рытов за границей встречается с нелегальными торговцами оружием и темными дельцами, занимающимися алмазами и обработанными камнями. Надо его размотать.
— Легко сказать, — тоскливо ответил Баринов. Он, как никто другой, понимал, чем может обернуться для него это задание. Конечно, шеф и Михеев, что случись, открестятся от него. И все будет подано, как инициативное мероприятие самого Баринова. Следовательно, и ответ держать ему. Хорошо, если отправят с понижением досиживать до пенсии куда-нибудь в район Кушки, а то и просто могут выгнать, да еще партбилет отобрать. И тогда никто не поможет ему. Ни всесильный шеф, ни расположенный к нему генерал. В КГБ каждый умирает в одиночку.
— Что задумались, Виктор Антонович? — остановился Михеев.
Он по лицу своего подчиненного догадался, о чем тот думает.
— Знаю, — продолжил он, — вы сейчас размышляете о последствиях в случае неудачи. Так вот… — Голос генерала стал неожиданно твердым. — Так вот, — повторил Михеев, — никаких проколов быть не должно. Нам с вами не Рытова с Ильичом бояться надо, а шефа, он никогда не простит неудачи. Кстати, вас не пасут?
— Пока не замечал.
— За мной тоже хвоста нет. Хотя кто знает. Нынче научились так вести объект, что не поймешь.
— Щелоков обнаглел. — Баринов достал сигарету.
— Еще бы, целое подразделение создал для борьбы с нашей службой. Но об этом я уже позаботился. Ну что, по коням и в любимую контору?
* * *Утром Игорь Дмитриевич постучал в комнату племянника.
— Да, — чуть сорванным голосом ответил Юра.
Он делал зарядку. Таскал здоровенные гантели. Игорь Дмитриевич с удовольствием отметил, что племянник вновь вошел в прежнюю форму. Мышцы налились и стали рельефными, от его тела исходило ощущение подлинной мужской силы. С того вечера, когда Юрий завел разговор о записной книжке, прошло две недели, но они к этой теме не возвращались. Не объявлялся и таинственный Сергей Сергеевич.
Полковнику Ельцову хорошо был знаком этот персонаж с пятидесятых годов. Тогда он был еще шестеркой при крупнейшем дельце по продаже ювелирных раритетов. Редкие украшения, многокаратные камни старой огранки неведомыми путями уходили за рубеж.
В МУРе были оперативные данные, можно было начинать серьезную разработку, но чья-то мощная рука отводила от дельца все неприятности. После его смерти дело перешло к Сергею Сергеевичу Новожилову, который развернулся с еще большим размахом. Времена наступили более либеральные. Дырки появились в железном занавесе. Теперь можно было уехать отдыхать в Болгарию, а на курорте Албена спокойно встречаться со своими партнерами.
Сергей Сергеевич получил по наследству не только дело, но и ту самую могущественную руку, охранявшую этот бизнес. Новожилов со своими подельниками действительно мог решить массу проблем.
Ельцов-младший поставил гантели на пол, утер пот со лба.
— Ты что, дядя?
— Помнишь наш несостоявшийся разговор?
— Это какой?
— Ты вернулся крайне раздраженный из Дома журналистов и рассказал мне о некоем Сергее Сергеевиче.
— Я, дядя, по сей день себя в дерьме чувствую.
— А это лишнее. Настроение, конечно, может меняться. Это естественно. Оно одинаково ровное только у придурков.
— Спасибо, дядька. Ты мешок раскаяния снял с моих слабых плеч.
— Вот эта книжечка, которую передал Михаил.
Дядька протянул Ельцову книжку с коваными металлическими уголками.
Юрий пролистал ее и сказал разочарованно:
— Ну я же помнил, что она зашифрованная.
Игорь Дмитриевич достал из кармана обыкновенную крупную записную книжку.
— На, смотри.
Юрий открыл ее. Адреса, фамилии, телефоны. Наименования ювелирных и антикварных изделий.
— Дядя, неужели расшифровал ее?
— Не я, конечно, но умные люди сделали.
— Сколько же лет потрачено?
— Три года с хвостом.
— Она нам поможет?
— Возможно. Так что оригинал можешь спокойно отдавать Сергею Сергеевичу. Он нам больше не нужен.
— За столом он говорил, что готов всегда помочь мне в разных ситуациях.
— Ты знаешь, Юрка, я не большой любитель давать советы. Но принимай мои слова, как часть нашей беседы. Человек этот весьма опасен, отдай ему книжку и не надо нам никаких его услуг. Не с нашего двора, как говорит твоя подружка Женька, эти люди.
Дядька пошел готовить традиционную утреннюю яичницу, оставив племянника один на один с гантелями.
* * *Ночью Алена вызвала Ястребу «скорую». Прихватило сердечко. Забил, задергался мотор, застучал, как старая бензопила «Дружба» на лесной командировке. Плохо было Ястребу, совсем плохо.
Врачей приехало двое. Молодой и мужик в хороших годах. Сняли кардиограмму, давление померили, закатали пару уколов.
— Хотите в больницу? — спросил тот, что постарше.
— А что, совсем плохо?
— Да не сказал бы. Но пришло ваше время лечить сердце. Пьете?
— В меру.
— Курите?
— К сожалению.
— Если хотите жить долго, резко сократите количество сигарет. Конечно, лучше всего бросить эту заразу. А что значит — пьете в меру?
— Доктор, помните письмо Есенина Горькому?
— Знаете, не очень.
— Напомню, — усмехнулся Ястреб, — «Не такой уж, Горький, я пропойца…»
— Смешно, — врач складывал тонометр, — если еще шутите, то все будет в порядке.
Алена сунула врачам по четвертаку.
— Зачем так много? — спросил молодой.
— За то, что помогли. — Алена вытерла краем блузки глаза, не заботясь, что на ней нет бюстгальтера, впрочем, она никогда его не носила. Ее большие груди торчали, как танковые пушки.