— С Новым годом, — хором поздравили ее гости Бугримовой. — Если Ирочки нет дома, то мы елку и подарки оставим у дверей.
— Ладно, — махнула рукой вахтерша, — идите.
Потом у жены академика с рук спрыгнула кошка, которую везли к ветеринару. Искали ее всем миром в огромном вестибюле.
А минут через десять после того, как отловили кошку, в восьмидесятую квартиру привезли мягкую мебель и грузчики, матерясь, загружали ее в лифт. Когда кресла и диван отбыли по назначению, вахтерша вспомнила, что двое веселых артистов так и не спустились вниз. Она попросила сантехника посидеть на вахте, а сама поднялась в квартиру Бугримовой. У стены стояла елка и лежали коробки с надписью «С Новым 1982 годом!», а двери были полуоткрыты. Вахтерша не стала заходить к Бугримовой и из соседней квартиры вызвала милицию.
Ястреб приехал в «Каму» ровно к двум. Поднялся в прокуренный, пахнущий прогорклым маслом зал, огляделся. Почти все столики были заняты, у самого входа за длинным, на восемь человек, столом сидел его знакомый.
— Привет. — Ястреб сел за стол.
— Салют! — усмехнулся парень.
— Ну как?
— Сумка под столом. Бабки?
— В кейсе. — Ястреб поставил кейс под стол.
— Отлично. Думаю, засиживаться не будем. Подвиньте мне, пожалуйста, ногой ваш кейс.
— А вы мне сумку.
— О чем речь.
Парень наклонился, взял кейс. Махнул рукой и вышел.
Ястреб посидел минут пять для приличия. Услышал от неопрятной официантки сакраментальную фразу, что стол не обслуживается, взял сумку и пошел к выходу. На другой стороне улицы его ждала машина.
Ястреб попросил шофера остановиться, не доезжая Дома журналистов, подождал, пока отъедет машина, перешел на другую сторону к Дому Полярников.
— Молодец, — сказал Шорин, открывая сумку. — Цены тебе нет, Ястреб.
* * *Все это Ястреб вспомнил, пока Филин мелкими глотками смаковал португальское пойло. Филин даже глаза прищурил от удовольствия, но Ястреб знал его лучше многих и понимал прекрасно, что старый вор наблюдает за его реакцией сквозь щелочки опущенных век.
Конечно, можно было стребовать обратно камушки, но куда он с ними пойдет! На Кавказ ехать после истории с Гиви себе дороже, придется ждать, пока этот старый паразит пристроит их.
Филин допил бокал, покрутил головой от удовольствия — ну впрямь ночной хищник — и сказал ласково:
— Я слышал, Ленечка, что ты на катране Гиви Резаного прямо опустил.
— Было дело, — зло сказал Ястреб. — Было. Кинул он и меня, и людей весьма солидных.
— Молодец. Общество довольно. Хватит чернозадым по Москве шустрить и свои порядки устанавливать. Гиви теперь в Москве не покажется, а если спалится, то под шконкой у параши сидеть будет. Да и авторитет ты свой поднял сильно.
— Спасибо за доброе слово, но все же скажи, как мы наше дело ладить будем?
— Скинь цену, Ленчик, — вздохнул Филин, — не жлобись, я тогда быстрее эти камушки сдам.
— Филин, — усмехнулся Ястреб, — ты человек умный, а говоришь сейчас вроде как артельный делец. Ты же моему товару настоящую цену знаешь?
— Ну.
— Что «ну»? Знаешь или нет?
— Знаю.
— Посчитай, сколько я тебе нажить даю.
— Ты, Ленечка, о деньгах, а я о времени тяжелом.
— Брось, нынешнее время для нас слаще меда, не гони порожняк, я же не фраер.
— Ох и упорный ты, Ленчик, всегда был таким. Помню, как ты на хату однажды рыжие империалы принес. Помню, как ты за каждую копейку бился. Любишь лаве?
— А ты не любишь, тихушник старый?
— Люблю, — честно сознался Филин.
— Так о чем мы с тобой права качаем, — засмеялся Ястреб, — сделай, Филин, последняя моя просьба, а ты знаешь, я добро помню.
— Ладно, кровопийца. У тебя телефончик и адресок прежний? Жди.
Филин проводил его до калитки. Кот стоял, прижавшись к ноге хозяина, и, казалось, тоже смотрел в спину Лени Сретенского.
Ястреб шел легко и упруго. И Филин позавидовал его молодости и силе. И усмехнулся. Да, бывший вор Леня Сретенский добро помнил. Федору отвесил за все, что тот для него сделал, Махаона не забыл.
Когда светлое пятно рубашки Ястреба скрылось за деревьями, Филин твердо решил отдать его Золотому. Он не испытывал ни жалости, ни угрызений совести. Когда-то, чтобы сторговать себе волю, он отдал ментам своего ближайшего кента Америку. Тот уехал в Дорлаг, а Филин слинял из Москвы.
В мире, где он жил, где крутились миллионные суммы общака, не было таких слов, как «дружба» и «жалость».
Такси Ястреб поймал быстро. Переделкино было местом заметным. Писатели приезжали на дачу и в Дом творчества. Неплохо устроился Филин, живет в окружении «инженеров человеческих душ», рыбку с ними ловит. Наверно, лепит им горбатого, что он бухгалтер, вернувшийся с северов и доживающий свой век на скромную пенсию.
Ястреб открыл окно и закурил. Не складываются дела. Словно кто-то разруливает их не так, как ему нужно. Болезнь, история с Гиви, теперь Филин-жмот. Ястреб точно знал, что никаких клиентов старая падла не ищет. Есть у него эти бабки. Есть.
А что, если сговорить ребят да потревожить Филина? Подумаешь, вор в законе. Утюжком пройтись, он и покажет свои лабазы каменные, где алмазы пламенные лежат. Дельная мысль. И вспомнился ему разговор с Шориным, когда он принес ему цацки Бугримовой.
Шорин вынул из сумки тяжелый ларец, отделанный золотой канителью, которая переплеталась в затейливые латинские буквы.
— Коробка эта большой цены вещь! — Ястреб осторожно потрогал тонкую, как паутина, золотую проволоку.
— Но, к сожалению, улика.
— Уничтожим.
— Зачем? Скинь ее людям понадежнее. Бабки себе возьмешь. Есть кому сдать?
— Есть, — не задумываясь, ответил Ястреб.
Шорин открыл ларец. В тусклом свете зимнего дня камни замерцали магическим светом.
— Да, — сказал Шорин, — много крови, наверно, на этих камнях.
Он достал из бумажника две фотографии, покопался в ларце и отобрал необыкновенной красоты ожерелье, бриллиантовый кулон и перстень с огромным изумрудом. Сличил.
— Вот ради этого ты и ставил дело.
— А остальное?
— Остальное? — Шорин погладил пальцем броши, кольца, браслеты. — Остальное наверняка найдут сыскари. А эти три вещи — никогда. Помнишь, ты ставил дело по музею Алексея Толстого?
— Еще бы.
— Так вот, мой друг, ведь сыщики наши все нашли, кроме одной французской броши. Ради нее ты и нанимал этих придурков.
— Значит, сегодняшний обнос тоже за три вещи?
— Да, мой уголовный друг. Когда мы с тобой валялись на шконках в лагере, жрали баланду и считали за счастье затянуться махрой, в стране победившего социализма многое изменилось. Папа Сталин умел держать в руках всю партийно-правительственную шоблу. Они, конечно, скупали хорошие вещи, тем более что деньги им платили ломовые. Слышал, что такое пакет?
— В каком смысле?
— Не в том, мой блатной корефан, как ты думаешь. Пакет — это признак твоей значимости. Пакет — это ступень, приближающая тебя к верховной власти. Пакет — это пакет.
— Весьма убедительно, — Ястреб налил себе боржоми, посмотрел, как лопаются пузыри в бокале, — но я так и не понял, что это такое.
— Естественно, — довольно засмеялся Шорин, — номенклатурные аллегории понятны только тем, кто участвует в этих замечательных играх. Я тебе объясню просто. К примеру, ты министр…
— Я?
— Не лыбись, как параша, я сказал «к примеру». Усек?
— Предположим.
— Значит, по сталинским временам у тебя зарплата семь тысяч.
— Неплохо, — прокомментировал Ястреб, — а где пакет?
— Плюс к зарплате пакет. Те же семь штук, но без вычетов. Ни подоходных, ни займов, ничего. У тебя квартира, машина персональная плюс семейная, паек кремлевский, дача казенная в Усово на берегу реки. Деньги тратить некуда. Вот и ездили жены по комиссионкам да ювелирам вроде Макарова да покупали цацки. Этот кулон, — Шорин аккуратно поднял бриллиантовое чудо за цепочку, — тогда тысячи за четыре спокойно покупали.
Он помолчал, закурил, озорно посмотрел на Ястреба.
— Что же ты не спрашиваешь, куда делся пакет?
— Жду, когда скажешь.
— Правильно. Пакет отменил придурковатый Никита Хрущев. Это был удар по карману вождей. На всех уровнях, от ЦК до забытого богом райкома. А жить-то они привыкли широко, значит, нужно находить иные пути. А другие возможности все неправедные. Вот и закрутились вокруг министров и секретарей ЦК деловые. Кому фонды, кому землю, кому квоты на продажу, кому фирменное оборудование. Они им подпись на бумаге, а те им бабки. Вот так и началась нынешняя светлая жизнь.
— Значит, нынешняя власть воровская? — притворившись наивным, спросил Ястреб.
— Все повязаны. Вожди, деловые и блатные. Понял?