— Хороший коньяк, — взял в руки бутылку Игорь Анохин.
— Неужели после всего будешь пить? — засмеялся Ельцов-старший.
— А вы?
— Не бросать же тебя одного.
— Запомни, Игорек, мой дядька — известный по Москве пьяница.
— Лучше, дорогой племянник, быть известным пьяницей, чем анонимным алкоголиком.
Все рассмеялись. Выпили по одной, но больше не стали. Просто не хотелось.
— Ну вот, — Юрий налил себе вторую чашку, — за победу выпили.
— За какую победу? — Ельцов-старший принялся набивать трубку ароматным табаком. — Чья это победа? Наша? Ну, наказали мы исполнителей, тех, кто организовал сцену в шашлычной, тех, кто допрашивал Юру, тех, кто дело в суд передавал. Но они шестерки. Обычные камерные шныри, верно служившие своему пахану Болдыреву. Мы пока не победили, мы их гнездо змеиное растревожили, теперь надо ждать оборотку. А они многое могут.
— Но разве нам не помогут ребята из КГБ? — Анохин плеснул себе еще полрюмки коньяка.
— Ребята из КГБ… — Ельцов-старший раскурил трубку. — Ребята из КГБ. Среди нас нашелся стукач, который сдал всю операцию. Возьми мы их сами, я бы выколотил все, что нам надо. Не вышло.
— Может, кто-нибудь из оперов? — спросил Анохин.
— Нет. Каждый из них знал только то, что ему положено. Помнишь, ты, Юрик, говорил мне, что Сергей Сергеевич предупредил, чтобы ты опасался новых людей? А новой знакомой была только твоя Наташа.
— Постой, постой, — вдруг вспомнил Анохин, — мы пошли разговаривать на террасу, и она, я заметил, двинулась в нашу сторону.
— А потом исчезла. Сразу же, — вспомнил Ельцов.
— Я тебе не хотел говорить, расстраивать не хотел, но Женька позвонила ее родителям. Она к ним не приходила.
— Значит, она как-то подслушала ваш разговор и двинула в Москву, чтобы сообщить хозяевам. А скажи-ка, Игорек, — Ельцов-старший удобнее устроил трубку в углу рта, — как она к вам попала?
— Женька, Юрка и я были в кабаке, там она Юрку углядела, он ей понравился, и она попросила Женьку их познакомить.
— А вы ее в кабаке видели? С кем она сидела?
— Нет, не видели, просто подошла.
— Классный подвод. Ты с ней все лето развлекался, племяш?
— Вроде того.
— Но, видимо, расколоть тебя ей не удавалось. И она ждала и дождалась.
— Сука! — зло выпалил Игорь.
— Не надо так, агент — очень важное звено в нашей работе. Ты даже представить не можешь, насколько важное. У них тяжелая и неблагодарная работа, они не щадят даже тех, к кому относятся с симпатией. Хороший агент идет к цели, переступая через чувства и привязанности. Забудьте этот разговор. Агента надо охранять. Это самое слабое звено в цепочке сыска. Тем более ничего плохого она нам не сделала.
Подумаем, как будем жить дальше. Юра, твой главный враг, который «ставил» дело, — Ястреб. Его надо искать. А теперь спать. Все-таки мы им задницу надрали.
* * *Федорчук, водрузив очки на бугристый нос, читал рапорт Михеева.
— Молодцы, молодцы, и милицию привлекли аккуратно. Не зря я тебя, Борис Николаевич, материл. Ты тогда обиделся, а зря. Крепкое слово помогает в работе.
Председатель встал. Михеев немедленно вскочил.
— Сиди, сиди. Молодец. А как это полковник отставной туда попал?
— Когда эти жулики начали крутиться вокруг художника, он обратился к своему другу, с которым воевал.
— Фронтовик, — перебил Михеева Федорчук, — это хорошо. Давай дальше.
— Полковник милиции в отставке Игорь Дмитриевич Ельцов раньше был начальником МУРа…
— Фигура, мать твою.
— Он скрытно изучил мнимых покупателей и сказал, что это известные жулики.
— Хоть и мильтон, а чекист.
— Тогда Ельцов обратился к начальнику ОУР Фрунзенского РУВД полковнику Звереву, своему ученику. Офицеру достойному, афганцу. Зверев связался с нами, но и мы, как видите, давно вели агентурную разработку этой преступной группы, поэтому решили брать их совместно с сотрудниками уголовного розыска.
— Правильное решение. Наши органы всегда должны опираться на своих помощников. Операция прошла хорошо, давайте посоветуемся, как отметить участников.
* * *Болдырев в камере словно растекся. И хотя на нем был еще китель без погон и лавровых веточек, в нем вряд ли бы узнали того элегантного генерала, который по-хозяйски ходил по коридорам МВД.
Он мучительно думал, но никак не мог понять, кто же сдал его чекистам и почему сановные шефы немедленно не прибежали освобождать.
Дежурный контролер открыл дверь и скомандовал:
— Болдырев, к следователю. Руки назад.
Так он и зашагал в остатках генеральской формы мимо дверей с волчками по лестничным переходам. Открывались и закрывались за его спиной двери, прапорщик-контролер командовал, куда ему идти, где стоять, повернувшись лицом к стене, и именно этот проход, а не арест и тишина камеры лишал его последних сил к сопротивлению.
Вошли в следственное управление, поднялись на второй этаж.
— Лицом к стене! — скомандовал прапорщик и постучал в дверь. — Товарищ полковник, арестованный Болдырев доставлен.
— Заводи.
Болдырев вошел в знакомый кабинет, за столом следователя сидел генерал-майор, а полковник примостился на стуле в углу.
— Здравствуйте, Болдырев, — сказал генерал, — что-то вы плохо выглядите. Больны? Вас не кормят? Есть претензии к администрации СИЗО?
— Претензий нет, — ответил Болдырев, вернее, не он, а кто-то другой, в кителе со срезанными погонами.
— Прекрасно. Я — генерал Михеев, вы помните меня?
— Смутно.
— Я вас арестовывал.
— Не очень помню.
— Что с вами, Болдырев?
— Не знаю.
— Может, вас отправить на судмедэкспертизу? У нас есть специальные учреждения.
Об этих учреждениях Болдырев был достаточно наслышан. Он видел здоровенных мужиков, выходящих оттуда калеками, не людьми, а странными, ничего не понимающими растениями.
— Не надо отправлять меня в психушку, гражданин генерал, не надо. Из ваших дурок калеками уходят.
— Вот и вы — бывший генерал, а верите чуждой пропаганде. Так что будете говорить или лапшу нам на уши вешать будете?
— Гарантии?
— Жизнь, — усмехнулся Михеев, — конечно, не такая комфортная, как прежде, но все же жизнь. Минимальный срок, хорошие условия в спецколонии для сотрудников МВД и скорая актировка по болезни. Два года, меньше не могу.
Два года… Да это целая жизнь! Руки назад! Наручники. Конвой. Собаки. Шконки. Нары. Барак.
Все это пронеслось в воспаленном мозгу Болдырева. Но у него появилось ощущение, что этот генерал торгуется с ним. Нужна была передышка, минутная, чтобы собраться.
— Разрешите закурить?
— Прошу. — Михеев протянул пачку «Союз-Аполлон», щелкнул зажигалкой.
Как успокоительно вошла в легкие первая затяжка. Как сладостен был вкус хорошего табака. Нет, он будет торговаться, отвоевывая у чекистов по миллиметру тюремного комфорта. Итак, он решил.
— Что вы хотите, чтобы я сделал? — неожиданно жестко спросил Болдырев.
— Рассказать нам все. Кто организовал вашу группу, у кого вы изымали ценности, как готовили налеты, по чьему приказу ограбили квартиры Алексея Толстого, Бугримовой, убили Зою Федорову. Только не прячьте глаза, я уверен, вы все это знаете. Что это за странная история с ереванским банком и что вы там искали. Вы же прекрасно понимаете, что мы можем отвести вас в специальную камеру, вкатить укол, и вы вспомните даже тайну двух океанов. Но нам нужен не сломленный химией человек, а сотрудник, готовый помогать нам.
Болдырев взял со стола сигарету, генерал опять дал прикурить. Он уцепился за слово «сотрудник», возможно, это и был путь к свободе.
— Я готов дать любые показания и сотрудничать с органами госбезопасности.
— Вот это другое дело, — усмехнулся Михеев, — полковник, распорядитесь принести нам кофе, бутербродов… — Генерал внимательно посмотрел на Болдырева и добавил: — И по рюмке коньяку не помешает выпить.
* * *Шорин узнал об аресте Болдырева от генерала Кравцова из МВД. Тот дозвонился ему в машину и не попросил, а потребовал встречи в Доме журналистов.
Когда Шорин вошел в маленький кабинет, Кравцов нервно мерил шагами комнату.
Шорин сразу отметил, что Анатолий, несмотря на свою страсть к генеральскому мундиру, был в штатском, потом бросилось в глаза, что на его лице лежала печать ужаса.
— Садись за стол, — зло скомандовал Шорин, — не мелькай.
Кравцов сел, налил в фужер коньяку и одним глотком, словно лимонад, осушил его. Отдышавшись, он выпалил:
— Болдырева и всю его бригаду чекисты повязали два дня назад.
— Тише ты, не ори. Говори по делу.
— Они хотели ломануть брошь у художника Голованова, огромной цены и редкой красоты, их и накрыли.
Ареста Болдырева Шорин не боялся. С его людьми он связался всего один раз, когда надо было убрать Ельцова. Но это дело недоказуемое. Ястреб вел переговоры с каким-то Кретовым, которого за пьянь и воровство выгнали из милиции; он спился и, кажется, исчез. Во всяком случае следов его никто найти не мог. Да и кому был нужен этот спившийся с круга алкаш. Но сигнал был неприятный.