— Видите там черный шар?
Малдун указывает вниз по направлению Гизы. В четверти мили от нас я различаю какую-то округлую форму.
— Это затылок Сфинкса. — Он садится, повернувшись лицом к зловещему силуэту. Джекки располагается лицом на восток, глядя на мигающие огни Каира. Я выбираю камень со спинкой, с которого видна вся троица пирамид, называемых в туристических буклетах «Группой Гизы». Можете свериться с изображением на пачке сигарет «Кэмел».
Вдалеке на западе виднеется маленький Микеринос. Ближе — пирамида Хефрена, вершина которой сохраняет венец облицовки. Она почти так же велика, как ее знаменитая сестра. К тому же она была построена на более высоком плато, чем Великая пирамида, и поэтому ее основание на несколько футов выше над уровнем моря. По своим размерам она ничем не отличается от Великой пирамиды. Однако, как замечает Малдун, лишена надменной дерзости. Венец обшивки на макушке, оставленный арабами, придает ей комический оттенок, делая похожей на мультяшную гору из Диснейленда. Пирамида Хефрена столь же невероятно огромна и потрясает своей каменной кладкой, и тем не менее она не приковывает к себе взгляда. Он все время возвращается к другому безверхому шедевру...
— А что это за темная расщелина? — спрашиваю я Малдуна. — Черный ход в Великую пирамиду?
— Полковник Говард Вайс так и думал году в тысяча восемьсот сороковом. Именно он вскрыл помещения над царскими покоями и обнаружил картуш Хуфу.
Именно обнаружение имени Хуфу в верхних помещениях сильнее всего ударяет по версии Кайса.
— Полковник был большим специалистом по взрывчатке, к тому же на него работал араб по имени Дуэд, занимавшийся продажей пороха и гашиша. В результате многолетнего общения с этими взрывчатыми веществами Дуэд окончательно оглох, зато приобрел некоторые познания в области ведения раскопок. Как и Вайс, он считал, что должен существовать другой вход в пирамиду, который можно найти, если правильно скомбинировать его любимые вещества.
Ветер утих, и наступила полная тишина. На мгновение мне показалось, что из-за юго-западного угла появилась какая-то фигура, направляющаяся к нам, но она тут же растворилась в бездонной мгле.
— После одного такого взрыва с коротким взрывателем полковник уже решил было, что навсегда лишился своего специалиста. Однако через пару дней Дуэд очухался и рассказал о явившемся ему видении: прямо напротив центральной двери расположен черный ход. Простота этого откровения заинтересовала доброго полковника.
Я вдруг замечаю, что все лаявшие в Гизе собаки внезапно умолкли.
— И хотя старина Говард Вайс знал, что ни в одной из пирамид не существует южного входа, на всякий случай он решил обойти ее и проверить — на это всего-то требовалась пара бочонков пороха:
— И он что-нибудь обнаружил? — интересуется Джек.
— Камни. Потому это отверстие называется «Бесплодным углублением Вайса».
— Так я и знал, — говорит Джек.
— Он уволил Дуэда и перебрался к Микериносу, где якобы обнаружил саркофаг с мумией фараона, однако корабль с ней по непонятным причинам затонул по дороге в Англию, и Говард Вайс лишился своей находки. Эта бессмысленная дыра и верхние помещения стали единственным, что он мог предъявить после пяти лет своих раскопок и взрывной деятельности. Кстати, одно из помещений оказалось заполненным таинственной черной пылью.
— Да? И что это было?
— Когда наука смогла ее проанализировать, оказалось, что это прах миллионов жуков.
— Потрясающе. — Джекки встает и поправляет галстук. — Это воодушевляет меня на то, чтобы вернуться в гостиницу и перебить всех комаров. Сообщи мне, если узнаешь что-нибудь полезное.
После ухода Джекки Малдун посвящает меня в некоторые подробности своей биографии. Воспитанный правоверными родителями в духе учения Эдгара Кайса, Малдун был переполнен таинственными теориями, пока не встретился с Енохом из Огайо, перевернувшим его мировосприятие.
— Он приехал к нам в город, расставил палатку и принялся составлять гороскопы и наносить татуировки, а по вечерам проводил собрания. Он вводил себя в транс и отвечал на разные вопросы от лица Рея-Торла, который был сапожником в Мю. Потом, когда бизнес пошел на спад, Рей-Торл перебрался в Атлантиду и стал нелицензированным генным хирургом, так что в конечном итоге ему пришлась бежать из города, и окончил он свою жизнь в Египте, помогая Ра-та строить пирамиду.
— Обалдеть. Ну и что он вам рассказал?
— Ничего особенного. Приблизительно то же самое, что говорит Кайс и другие пророки: что двухтысячелетняя эпоха Рыб заканчивается, а за ней последует Конец света, который, скорее всего, наступит в последней четверти этого века. Рей-Торл называет его Аподосисом, а Енох — Бурей дерьма.
— В последней четверти?
— Плюс-минус десять-двадцать лет. Но в любом случае скоро. Поэтому сторонники Кайса так и стремятся обнаружить этот потаенный храм. Считается, что в нем должны содержаться данные о предшествовавших Бурях дерьма, а также сведения о том, как в них уцелеть. Однако...
Я чувствую, что Малдун вряд ли обсуждает эту тему со своими студентами в университете.
— ...все должно совпасть, чтобы найти его: время, положение Земли, орудия.
И, глядя на черную выпуклость головы Сфинкса, он наизусть цитирует одно из самых известных предсказаний Кайса: «Когда солнце поднимется из вод и линия светотени упадет между лапами Сфинкса, поставленного хранителем и стражником, когда исполнится срок и начнут происходить перемены в жизни человечества, можно будет войти туда, куда закрыт вход из помещений рядом с правой лапой Сфинкса. Тогда между Сфинксом и рекой...»
Именно это пророчество заставило меня приехать к пирамидам. В библиотеке его знали все. Стоило мне упомянуть, что я еду в Египет, как седовласые старушки и длинноволосые бывшие хиппи задавали мне один и тот же вопрос: «Хотите найти Зал свидетельств?»
— И Сфинкс является не единственным хранителем, — продолжал тем временем Малдун. — У Кайса упомянуты целые полчища стражников или хранителей, которые окружают Потаенный зал. Они должны быть повсюду. Все это плато является неким геодезическим феноменом, охраняемым особыми призраками.
Я вздрогнул от порыва ветра, и Малдун встал.
— Мне пора обратно в Каир, завтра первая лекция в восемь. — Не отрывая взгляда от Сфинкса, он застегивает свою джинсовую куртку. — Знаете, сюда уже приезжала одна женщина из Ассоциации исследований и просвещения. И после долгих перипетий ей-таки удалось добиться разрешения на то, чтобы просверлить отверстие перед правой лапой...
— Она что-нибудь обнаружила?
— Ничего. Почему она выбрала именно это место, хотя от лапы до реки ровно миля, она так и не сказала, но сколько она ни сверлила, там был один камень. Она была страшно разочарована.
— А эти призрачные стражники не сделали ей ничего плохого?
— Об этом тоже ничего не известно. Правда, дело кончилось тем, что она вышла замуж за чешского посла.
Засунув руки в карманы, Малдун исчезает в тени, сообщая мне на прощанье, что увидимся «букра фийл миш-миш». Эту фразу часто слышишь в Каире. Я вспоминаю слова Джекки о том, что она означает что-то вроде «маньяны», только менее определенное. Типа «после дождичка в четверг».
Оставшись в одиночестве, я пытаюсь вспомнить, что мне известно о геодезических явлениях. Я вспоминаю свою поездку к Стоунхеджу, когда солнце в день зимнего солнцестояния вставало точно в расщелине между двух камней, а я понимал, что ровно через полгода оно будет делать то же самое, только в расщелине справа от меня. Припоминаю, как это явление заставило меня осознать, где я нахожусь, вспомнить о наклоне земной оси и изменении орбиты движения Земли вокруг солнца. Лишь этот круг доисторических камней обладает таким неповторимым свойством — единственное место на Земле, где в дни зимнего и летнего солнцестояния солнце занимает именно такое положение.
Я понимаю, что пирамида построена точно в таком же месте, в одной из акупунктурных точек нашей планеты, но сколько ни стараюсь, так и не могу воспринять логику ее планетарной ориентации, которая ощущается в Стоунхедже.
Возможно, это вызвано непроходящим ощущением, что все стало плоским, включая голову Сфинкса, а еще я не могу избавиться от чувства, что рядом кто-то есть и подходит все ближе. Две стофунтовые банкноты в моем кармане вдруг начинают издавать тревожные сигналы, и в тот момент, когда я принимаюсь искать какое-нибудь оружие, внезапно осветившаяся голова Сфинкса изрекает голосом Орсона Уэллиса: «Я... Сфинкс. Мне... много лет».
Все это сопровождается музыкой из «Аиды», и одновременно включается великолепно-зеленая подсветка у Хефрена, голубая у Микериноса, а Великая пирамида погружается в золотое сияние.
Это свето-звуковое шоу устраивается для зрителей у подножия холма. Из-за гробниц и усыпальниц льются, меняя оттенки, лучи света, а Сфинкс на чистом английском языке величественно произносит свой текст. Мне повезло попасть в «английскую» ночь. Кроме этого, есть «французские», «немецкие», «русские» и «арабские».