– А как же ты? Твоя Нобелевская премия? Медаль? Слава? Деньги, наконец?
Роберт закрыл глаза и процитировал из «Гиты»:
Побеждай врагов с оружием в руках…
Всецело овладей науками
И разнообразными искусствами…
Тебе все это посильно, но только лишь сила кармы
Способна предотвратить то, чему не суждено случиться,
И заставить сбыться то, чему суждено.
Китти повернулась на бок, отвернувшись от Роберта, и медленно вздохнула с таким звуком, будто что-то шептала. В ту ночь она больше не сказала ни слова.
Глава 30
Мы познали грех гордыни. Мы гордились тем, что полагали, будто знаем, что хорошо для человека. Это не является естественным занятием ученого.
– Черт вас возьми, Оппенгеймер, я же сказал: нет!
Оппи был обескуражен. За все годы знакомства с Гровзом ему крайне редко доводилось слышать, чтобы генерал поминал нечистую силу, а такого, чтобы он назвал его просто по фамилии, без «доктора» или «профессора», и вовсе не бывало.
Он постарался говорить как можно более умиротворяющим тоном:
– Нам позарез необходим человек, способный витать в облаках, а Силарду в этом нет равных. Мы же ставим себе цель решить эту проблему, а для этого потребуются свежие идеи и новые подходы, которые он способен рожать, как никто другой. Допустим… допустим, я смогу устроить так, чтобы вы с ним почти не встречались?
– Каким образом? – сварливо поинтересовался Гровз.
В этот момент в комнату вошел повар с очередной порцией кофе. Китти гуляла с детьми, а полковник Николс по поручению генерала отправился в Принстон.
– Ну, скажем, я выделю Лео его собственную группу в институте, но не в Фулд-холле? Соберем туда белых ворон вроде него и оставим перебрасываться идеями друг с другом. Если у них ничего не получится, что ж. – Он улыбнулся Гровзу, который как-то раз попенял Оппи, что тот совершенно не разбирается в спорте. – Нет пользы, но ведь нет и вреда.
Оппи заметил, что верхняя губа генерала под усами дрогнула в улыбке – собеседник уловил и оценил спортивную метафору. Но всплеск хорошего настроения оказался совсем кратким.
– Силард попросту опасен.
– Я знаю, что вы так считаете, – ответил Оппи.
Они сидели в гостиной Олден-Мэнора с выкрашенными в белый цвет, как и в большинстве помещений особняка, стенами и скрипучим полом из дубовых досок. Над мраморным камином висел закатный пейзаж кисти Ван Гога, входивший ранее в отцовскую коллекцию. Перед тем как перейти в ИПИ, дом служил резиденцией губернатора Нью-Джерси. Ну а Фрэнк Эйделотт, хоть все еще продолжал формально выполнять свои директорские обязанности, уже переехал отсюда вместе с женой в апартаменты в Принстоне, рядом с квакерской церковью, к которой принадлежал.
– Насколько мне известно, – продолжал Оппи, – вы около года назад просили Конанта, чтобы тот взял Силарда на работу в Гарвард, и тем самым его вывели бы из Манхэттенского проекта.
Гровз свел брови вместе с видом человека, который почувствовал, что его доверие грубо обмануто. А ведь Оппи слышал, что генерал предлагал даже сохранить за Силардом правительственную зарплату, лишь бы Гарвард согласился взять его.
– В таком случае вы должны знать, – ответил Гровз, – что доктор Конант рассмеялся мне в лицо и сказал, что я ни за какие деньги не уговорю его взять на себя головную боль по имени Силард и что на это не согласится никакой другой университет.
– Ну а я хочу взять его, – сказал Оппи. – Сюда, в Институт перспективных исследований, где будет уместна и его склонность к перипатетическим размышлениям. Откровенно говоря, сюда, для этой почвы – я говорю и в прямом, и в переносном смысле, – он подходит куда лучше, чем вы или я. К тому же он доподлинно знает, чем мы тут занимаемся, а вы совершенно прямо дали понять, что будете настаивать на секретности этой работы. Ну а с этой точки зрения держать его здесь, на глазах, будет куда безопаснее, чем отправить куда-нибудь далеко.
Гровз погрозил собеседнику пальцем:
– Но государственная казна не выделит на его содержание ни единого пенни.
– Нет, нет. Все расходы на содержание этой группы пойдут из моего директорского фонда.
– И как вы собираетесь назвать эту группу? – спросил Гровз. – Приют лунатиков? Или прямо: Сумасшедший дом?
Оппи чуть заметно улыбнулся:
– Мне понравилось кодовое название, которое выдумали британцы: «Трубные сплавы». Как вам такое название: «Скрепляющий цемент»? – Он закрыл глаза и процитировал две строки из «Анатомии мира», которую Джон Донн, любимый поэт Джин, посвятил безвременно умершей молодой женщине:
Цемент, что добродетели скреплял,
Распался в прах и силу потерял.
Он находил образы стихотворения 335-летней давности странно злободневными для эпохи эйнштейновской теории относительности, но не стал говорить на эту тему с Гровзом.
Увы, столь краток век, что не дерзнем гадать:
Верны часы иль ложно их движенье.
А далее следовало:
И, как и жизнь, ужался рост людской,
Кто в пядь был ростом – в дюйм теперь всего.
И, бесспорно, мольбы Донна касались работы, которую он запланировал для себя:
Достойней было б с солнцем в бой вступить иль с человеком…
– Скрепляющий цемент… – повторил Гровз, словно пробуя слова на вкус, и тут же по доброму армейскому обычаю свел их в аббревиатуру: – СЦ. – Он кивнул. – Отлично. Пойдет. Кого еще вы хотите включить в этот СЦ?
– Курта Геделя, если он пожелает. Его часто называют Herr Warum – мистер Почему – из-за неиссякаемого любопытства. Они с Эйнштейном близкие друзья, несмотря на разницу в возрасте. Эйнштейн даже директора ни во что не ставит, как вы сами видели, но если Гедель войдет в СЦ, то, уверен, и нашего главного гения, – Оппи коротко улыбнулся, – притянет туда.
Гровз хмыкнул в знак согласия:
– Кто еще?
– Может быть, Дик Фейнман? Поистине оригинальный мыслитель. Вигнер как-то сказал о нем: «Это второй Дирак, только на этот раз – живой человек».
– Согласен. Только бы не подпускать этого разгильдяя