Остальное – дело её.
будто смеркается
звонко кусается
над ухом звенится
перстами пенится
горбатым скрипится
не спится
реминисценится
О форме звенится в стихотворении Н. Азаровой «Комар» Н. А. Фатеева пишет:
Поскольку субъект данного текста назван только в заглавии, то глагольные действия одинаково могут восприниматься как в личном, так и в безличном плане. Только безличными оказываются предложения будто смеркается и не спится, активно-личным – звонко кусается (субъектом является комар). Остальные же строки могут интерпретироваться по-разному. Так, предложение над ухом звенится можно воспринимать как в безличном плане (как состояние среды), так и в личном – над ухом комар звенится по аналогии с кусается, тогда звенится можно интерпретировать как окказиональный активно-безобъектный глагол в потенциально-качественном значении (Фатеева 2017-а: 167).
Александр Еременко помещает формы врешься, врусь в анаграмматический контекст, соотнося их с формами рвешься, рвусь:
Процесс приближенья к столу
сродни ожиданию пытки.
Сродни продеванию нитки
в задергавшуюся иглу.
По рельсу, лучу, по ковру,
ко рву по ковровой дорожке.
– Но только не рвись, пока врешься.
– О господи, я и не вру.
А мальчик, продолжив игру,
кричит из‐за стула: – Сдаешься!
Но только не врись, пока рвешься.
– О Господи, я и не рву.
При таком положении дел каждый поэтический неологизм заставляет задуматься о контекстуальном значении возвратного глагола, которое формируется разнонаправленными аналогиями, лексической и грамматической парадигматикой. Представленный С. П. Обнорским обширный диалектный материал и многочисленные примеры возвратных синонимов невозвратных глаголов в диалектах (Обнорский 1953: 59–69), а также материалы Н. А. Янко-Триницкой указывают на потенциальную продуктивность стилистически и семантически маркированных возвратных глаголов в синонимических парах. В современной поэзии такие глаголы являются значительным резервом художественного смыслообразования.
Лингвистически интересным представляется весьма необычное употребление словоформы захóдится в составе художественного тропа:
Ни собаке у них не бывать – потому,
Что закрылась отцовская дверца.
Но стою как стояк на сыром берегу,
На своих же следах, и сойти не могу,
И как солнце заходится сердце.
Словоформа заходится – обычная языковая метафора в сочетании сердце заходится, однако здесь, в сравнении, имплицитно утверждается, что солнце тоже заходится. А так как сердце заходится в болезненном или, по крайней мере, в напряженном эмоциональном состоянии человека, то эта ситуация потенциально распространяется и на средство сравнения солнце, солнце при этом олицетворяется.
Взаимная возвратность (реципрок)
Взаимно-возвратные глаголы (целоваться, чокаться, бороться, ссориться, драться) не в любых контекстах могут быть однозначно признаны именно как взаимно-возвратные, то есть как глаголы с абсолютно симметричным обозначением действий субъекта и объекта, когда субъект действия является одновременно и объектом этого действия. Так, в пределах нормы возможно высказывание Это он со мной поссорился, а я с ним не ссорился. В ряде случаев возможна грамматическая полисемия: в предложении За углом бодались козлы взаимность действий очевидна, а в предложении Осторожно, эта корова бодается реципрока нет – безобъектно-возвратный глагол обозначает свойство бодливой коровы. Некоторые глаголы теряют значение реципрока при переносном употреблении: Здесь борются за чистоту; Кажется, он совсем чокнулся.
Тем более неопределенность грамматического значения свойственна поэтическим неологизмам, например:
Лишь два кита плескались
Лишь два кита полоскались
Два носорога бодались
Два слона лопотались
Море лежало широко
Море лежало глубоко
Словообразовательный контекст поэтического неологизма лопотались здесь противоречив, параллелизм грамматических форм только запутывает в определении залога: с одной стороны, в ряду предикатов есть глагол бодались, реципрок которого очевиден, с другой стороны, в этом же ряду имеются собственно-возвратные глаголы плескались и полоскались, не имеющие отношения к реципроку и обозначающие направленность действия субъекта на себя и его поглощенность этим действием. В таком контексте, противоречиво мотивирующем неологизм, словотворчество оказывается направленным либо на актуализацию залоговой неопределенности глагола, либо на совмещенное представление взаимной возвратности и собственно-возвратности. Грамматическая неопределенность глагола лопотались вполне гармонирует с семантической неопределенностью этого глагола: непросто представить себе, какие именно звуки издавали слоны, а может быть, этим глаголом обозначены и не звуки, а какие-то взаимные ласки слонов.
В подчеркнуто аграмматичном тексте А. Полякова представлен реципрок глагола, в норме не относящегося к взаимно-возвратному залогу:
…вот Нашалермонтова улица, вот кошка
беглая сутулится, вот перевёрнутых ребят
стоят глазами на закат. А вот хорошая чужая
сверкает, Бога отражая: в краю листвы её кумир
июль, как Библию, купил
Послушай, толстая
красавица, давай скорей
друг с другом нравиться
давай стихи кругом любить
и чёрный чай для счастья пить!
Автор, который в большинстве своих стихотворений и поэм обращается к образам и мифам античности, предваряет этот текст эпиграфом: Какое удовольствие – / свет падает из туч / на эту Музу толстую / и на Кастальский ключ!
В таком случае речь идет не об объекте мужского внимания лирического «я», а о Музе как символе поэтического вдохновения, хотя этот символ резко снижен. Учитывая, что мифологическая Муза в поэзии традиционно изображается как объект эротического вожделения – и в высоком стиле, и в сниженном, а жены и близкие подруги творческих людей метафорически называются их музами, глагол нравиться в тексте Полякова проявляет энантиосемические свойства. С одной стороны, управление этого глагола и наречие во фрагменте давай скорей / друг с другом нравиться намекают на грубую простоту интимной связи, а сам глагол выполняет роль эвфемизма. С другой стороны, если воспринимать текст как сниженное иносказание мечты о вдохновении, глагол нравиться употреблен вполне целомудренно.
М. Н. Эпштейн так пишет о семантике глагола нравиться:
Слово «нравиться» обычно воспринимается как более слабая степень того отношения, которое в сильной степени выражается словом «любить». Но в «нравиться» есть что-то такое, что в «любить» не укладывается, что-то более широкое и влекущее. <…> «Ты мне нравишься» – субъект здесь «ты», а «я» – в дательном падеже, как косвенное дополнение, как предмет воздействия со стороны того, кто «нравится» <…> Выражение «ты мне нравишься» более смиренное, вменяемое, кроткое, внимательное, отдающее должное тому, кто нравится. Это твое действие на меня, а не мое на тебя <…> «Я тебя люблю» – это звучит гордо: мое чувство, делай с ним что хочешь, а я вот такой, мне это присуще, тебе же выпало счастье быть тем предметом, на который падает моя любовь (Эпштейн 2011: 445–447).
Возвратно-пассивные конструкции
В современной поэзии пассивное значение глаголов с возвратным постфиксом оказывается особенно выразительным и, соответственно, лингвистически интересным в тех случаях, когда грамматическое значение глагольной формы предстает неопределенным или синкретичным. Иногда альтернативные возможности толкования словоформы, а следовательно, и содержания высказывания, основаны на пограничных ситуациях в самом языке, иногда – на тех грамматических или лексических препятствиях образованию пассива, которые диктуются нормой и узусом.
Академическая Русская грамматика отмечает, что