Во вселенский шумный водосток
Чрез то
Навсегда опускаемые
Заметное место в авторской грамматике занимают такие случаи обратного словообразования, как десубстантивация причастий, которые в общеупотребительном языке лексикализованы в какой-либо застывшей форме, например среднего рода (незнаемое, содержимое, насекомое):
Недельной смерти я сдала экзамен.
престиж велит искать утех простых.
Поэт, что второгодниками знаем
и скрытен столь, вдруг шуток не простит?
как будто дует:
как по коридору:
и свет: нигде не облекавший образы:
не содержимый ими никогда
Существительное насекомое изменяется по родам:
Идёт медведь промокшей шкурой
В постель горячего ребёнка —
Он голой лапой слышит землю,
И шерсть топорщится тогда.
А там, когда под лапой тёплой
Погибнет поздний насекомый,
Трава примятая продолжит шевеленье,
Пока не кончится зверёк.
насекомая в стакане
прямокрылая на вид
шевелит себе ногами
ничего не говорит
<…>
капля крови чуть живая
человечая на вид
насекомая зевает
ничего не говорит
Это существительное приобретает определяемые слова и метафоризируется:
Что же ты, головопузый,
Все скучаешь и молчишь,
Разве только с пьяной Музой
В серой щели переспишь.
Ты ее как муху ловишь,
Паутинясь целый век.
Темнотелыш, темнолобыш,
Насекомый человек.
Смотри, дружок, скорей смотри сюда:
жизнь – это ласка, то есть не борьба,
а прижимание детей, травы, и кошек,
и девушек то к шее, то к плечу…
Лечись, дружок, покуда я лечу,
как насекомый ангел летних мошек.
Вознесение. Дождь. Сын за руку приводит отца,
тот с улыбкой, бочком, мелко шаркая, входит, и кафель
отражает его водянисто, и несколько капель
принимает с одежды, и вовсе немного с лица
растворяет в воде, и тому, кто идет по воде,
прижимая подошвы, уже непонятно, кто рядом,
он скользит, улыбаясь, в нелепом телесном наряде
старика, собираясь себя поскорее раздеть,
раздеваясь, роняя, то руку, то ухо, то око,
распадаясь на ногу, на лего, на грустный набор
суповой, оставаясь лежать под собой
насекомым цыпленком, взлетая по ленте широкой
эскалатора – вверх, в освещение, в воздух, в проток
светового канала, смеясь, понимая, прощая
старый панцирь, еще прицепившийся зябко клешнями
к незнакомому сыну, ведущему в церковь пальто.
Поэты часто употребляют слово насекомый как перенесенный (метонимический) эпитет:
Насекомая похоть в траву привлекает галчат,
и, покуда они не заметили пищу свою,
из футляра кузнечика острые локти торчат
на манер W.
Вернуться бы к себе – до слез знакомой,
помазанной и дегтем, и желтком,
но этот голос, тонкий, насекомый,
прокисший и свернувшийся комком
в гортани, – о ужели, неужели,
ужели не чужой магнитный стон…
И тошнота, и головокруженье,
и рыбий жир речного ожерелья,
но не над тем, но не под тем мостом.
Во имя насекомое свое,
грозя войною до скончанья видов,
в мир явится апостол муравьев,
мессия пчел, пророк термитов.
По сугробу след укропный,
Насекомый, допотопный,
как у августа меж бровей
тянет к небу воробей.
В последнем тексте слово насекомый может быть отнесено и к следу (тогда это перенесенный эпитет), и к воробью.
Иногда слово насекомый, становится настоящим причастием глагола насекать, например, в контексте, в котором упоминаются розги:
Зелёный, перекрученный, безмозглый,
на «отче наш» настроенный сверчок
для насекомой бурсы парит розги,
опробывая их о свой бочок.
Конечно, здесь тоже есть разная возможность понимания: насекомая бурса – и потому, что учеников бурсы секли розгами, и потому, что сами ученики, маленькие и подвижные, похожи на насекомых. Возможно, на такой образ повлияло слово бурсаки, похожее на название тараканов прусаки.
Иногда при этимологизирующем восстановлении и глагольности и адъективности слова насекомое совсем устраняется биологическая предметная отнесенность метонимического слова:
Над могилой сплетенье свадеб.
Гниют насекомые травы.
Звери рдеют. Хелена тлеет,
неразменную силу тратит:
«Петрусь, хватит ли?»
Да не хватит.
Но шмель здоров и жаворонок светит,
и насекомая волна водой блестит,
и вереск осторожный налетит,
чешуйки губ погладит и польстит
знакомством долгим с Валаамской медью…
Глагольность слова насекомое реставрируется и соседством узуального причастия:
По веленью поветрий каждый цветок – неврастеник.
А искомое насекомое имеет свою корысть,
углубляясь в извилины дубовой коры,
извлекает слезу из ее склеротичных истерик.
и употреблением краткой формы:
Я без ошибки узнаю
Все, что мало и насекомо.
Наружный мир как аксиома
Проник во внутренность мою.
и заместительным словообразованием:
Беззащитное, бездомное,
страшно заломив рога,
я лежу, как рассекомое:
где рука, а где нога?
Грамматические аномалии при употреблении причастий бывают синтагматически обусловленными. Так, например, фразеологическая производность причастия обнаруживается