На следующий день я заказал нож из железа. С тех пор он почти всегда со мной. Флоренс после этого случая боялась принимать в доме Таню. Даже спрятала все ее фотографии. Но случившееся было уже не поправить: тайна, что у Флоренс есть внучка со вторым зрением, раскрылась – фейри зачастили в дом. Я сооружал железные клетки и заключал их туда. Несколько дней заточения внушали большинству, что возвращаться не стоит. Других требовалось убеждать активнее.
Рыжая прикинула, насколько «убедительным» способен быть Стич, и по коже у нее побежали мурашки.
– В общем, они продолжали появляться. И я продолжал их не подпускать.
– А ваша семья? – спросила Рыжая. – Вы рассказали им, что происходит?
Руки Стича на поводьях напряглись.
– Нет. До недавнего времени никто ничего не знал. Я молчал. Потом мой сын все открыл.
– А ваша жена? Ведь он наверняка не мог сохранить это в секрете от своей матери?
Во взгляде Стича промелькнула мука.
– Нет. Эвелин так и не узнала. Конечно, Фабиан бы ей рассказал, будь у него возможность. Но когда ему стало известно о фейри, его мать уже семь лет как умерла. – В его покрасневших глазах стояли слезы. – Если бы она знала, возможно, и сейчас была бы жива. Она погибла из-за неведения.
17
Слова Стича пеленой повисли между ними. На лице его отразилась мука. Опустив голову, он перебирал гриву коня, расчесывая пальцами жесткие пряди. Рыжая чувствовала, что он давно ни с кем не говорил об этом – если вообще когда-то говорил.
– На самом деле, – хрипло сказал он, – это не вся правда. То, что Эвелин ничего не знала о фейри… не только это стало причиной ее гибели. Правда в том, что ей и не нужно было про них знать, если бы я не был со всем этим связан. Фейри никогда бы не приблизились к ней, если бы не я. – Стич перестал распутывать конскую гриву и снова взялся за поводья. – Правда в том, что я виноват. Она погибла из-за меня.
– Уверена, это не так, – тихо сказала Рыжая.
Стич горько улыбнулся:
– У меня было семь лет обдумать, как все случилось. Это правда, с какой стороны ни взглянуть. И я всегда знал об этом. Просто никогда раньше не говорил… вслух. Я думал, что смогу ее защитить. Ошибался.
– Что же произошло? – спросила Рыжая.
Стич сделал паузу, чтобы глотнуть воды из фляжки.
– Все было обставлено как несчастный случай. Эвелин любила музыку. У нее был талант. Каждый день играла на фортепьяно – Фабиану нравилось ее слушать.
Я тогда охотился на фейри уже около шести лет. И знал о них гораздо больше, и привык вести двойную жизнь. Но все-таки Эвелин иногда задавала вопросы, на которые я не мог ответить. Зачем я провожу так много времени в лесу. Почему я вечно в порезах и синяках – этого я не мог объяснить. Почему я все время слежу, чтобы мой нож был идеально острым, хотя вроде никогда им не пользуюсь. Вскоре я придумал прикрытие: приносил иногда домой тушку кролика – будто охочусь. На самом деле я никогда не охотился ради охоты – и никогда не буду. Эвелин такое не одобряла. Но нужно было, чтобы она поверила, пусть меня и убивало ее разочарование во мне.
И вот однажды я нашел в лесу кролика. Без лапы – браконьер отстрелил из духового ружья. Зверек истекал кровью, был при смерти. Два других кролика убежали, когда я подошел к нему. Чтобы избавить от страданий, я свернул ему шею, а затем отнес в поместье.
Эвелин с Фабианом были в саду. Увидев кролика, Фабиан разрыдался. Эвелин ничего не сказала. Только посмотрела на меня, поджав губы, и повела Фабиана в дом.
Тем вечером Флоренс уехала по делам, поэтому мы с Эвелин и Фабианом сели есть без нее. За весь ужин сказали разве что несколько слов. Жена все еще сердилась на меня. Пытаясь загладить вину, я затеял с Фабианом какую-то глупую игру, пробовал его рассмешить. Не получилось. Он только уронил тарелку, и еда разлетелась повсюду. Я принялся убирать. Тут кто-то постучал в заднюю дверь, и я попросил Эвелин открыть.
На пороге стояли женщина с девочкой, примерно того же возраста, что Фабиан. Бродячие торговцы – так я сначала подумал: женщина держала корзину со связками каких-то деревяшек. Но вдруг Эвелин восторженно воскликнула: это оказались маленькие флейты, вырезанные вручную из дерева. Она побежала за кошельком, а мы с Фабианом остались с нежданными гостями.
«Хорошенько приглядывайте за сыном», – внезапно сказала женщина у двери. Она смотрела на меня с лютой ненавистью. Ее глаза покраснели от слез, девочка тоже плакала, уткнувшись лицом в юбку матери.
«Очень хорошо приглядывайте, – повторила она. – Сегодня я потеряла своего сына».
Наконец я обратил внимание на их одежду: длинные накидки из густого коричневого меха. Из кроличьего меха. Только тут я понял, что сделал… Кролик, которого я убил, не был кроликом.
Как раз в этот момент меня позвала Эвелин, спросила, не попадался ли мне ее кошелек. Я резко крикнул, что нет, и в панике назвал жену по имени. Услышав это, женщина-фейри улыбнулась: «Ты отнял то, что было дорого мне. Теперь я заберу то, что дорого тебе».
Я крепко прижал Фабиана, боясь, что она похитит его. Должно быть, чувствуя мой страх, он заплакал. Вернулась Эвелин. Кошелек нашелся, и она вытаскивала из него монеты. Я хотел тотчас захлопнуть дверь перед женщиной-фейри, но от осознания, что натворил, застыл на месте. Сумел лишь буркнуть Эвелин, чтобы она ничего не покупала, но жена только нахмурилась – решила, что я просто груб с торговкой. Протянула ей деньги и приняла взамен тонкую деревянную флейту. Женщина-фейри снова улыбнулась, затем повернулась и пошла через сад обратно к лесу.
Когда я запирал дверь на засов, меня трясло, но если Эвелин и заметила, то ничего не сказала. Положила флейту на полку и повела Фабиана наверх, пытаясь его успокоить. Как только они вышли из комнаты, я бросил флейту в огонь и смотрел, как она сгорает дотла. Потом взял мертвого «кролика» и осмотрел. На первый взгляд, ничего необычного. И все-таки кое-что обнаружил: на брюшке мертвого существа была крошечная пуговица. Я не осмелился ее расстегнуть. Было бы невыносимо увидеть, что на самом деле скрывается под чарами наваждения. Я ушел в свою мастерскую и сидел там допоздна – ждал Флоренс. Надо было рассказать ей обо всем, предупредить: вдруг фейри вернется.
Когда подъехала машина Флоренс, я отправился в дом и, едва переступив порог, услышал звуки флейты. Я вбежал в кухню. Эвелин играла и смеялась, показывая Флоренс свое приобретение. Ту самую флейту, которую я бросил в огонь. Увидев мое лицо, жена перестала улыбаться. Я спросил ее, где она взяла флейту. Вопрос озадачил Эвелин: конечно, с полки, куда и положила.
Тогда я понял, что флейта заколдована и ее просто так не уничтожить. Подождав, пока Эвелин ляжет спать, я спрятал флейту в мастерской, надеясь, что за какое-то время придумаю, как от нее избавиться. Флоренс, когда узнала от меня о случившемся, велела утром сходить к старой цыганке и попросить совета.
В ту ночь я долго не смыкал глаз – боялся уснуть. Но в конце концов, не заметив, все-таки задремал. Проснулся, вздрогнув. В комнате еще стояла темнота, но кровать рядом со мной была пуста. Эвелин исчезла. Место, где она лежала, хранило ее тепло, значит, встала недавно. Наверное, решила заглянуть к Фабиану. И тут до меня донеслись чуть слышные звуки флейты.
Я вскочил, за считаные секунды оделся, выбежал из комнаты и крикнул Флоренс, чтобы она проверила Фабиана. Проносясь по дому, я открывал каждую дверь