Для Балабанова «Груз 200» одновременно автобиографический фильм и история его поколения: эпизод выгрузки гроба с трупом жениха Анжелики снимался в Пскове, на том самом аэродроме, где во время войны в Афганистане работал и сам Балабанов и где он своими глазами видел цинковые гробы, возвращавшие домой тела погибших, количество которых начальство неизменно пыталось скрыть 535.
К тому же «Груз 200» адресован постсоветскому поколению. Не склонный переценивать роль и место массовой культуры в жизни, Балабанов все же считает, что сегодняшняя молодежь играет в компьютерные игры и смотрит блокбастеры, у них нет времени на литературу 536.
Если на экране рассказывалось о переменах в сознании молодого поколения, о моральной деградации и разрушении, такова же была реальная история тех, кто был молодым в 1984‐м, а в 2007‐м сам обзавелся детьми.
По Балабанову, его «правдивый» фильм был адресован поколению, которое жило в 1984‐м и испытывает ностальгию по советской эпохе:
Знаете, любопытно, что людям, которые жили в 84‐м, фильм меньше нравится. Может, они себя как-то ассоциируют. <…> Им неприятно это. Нравится молодым, которые знать не знают, что такое 1984‐й, как это ни парадоксально.
Что касается того, не пересек ли он границы дозволенного, Балабанов ответил:
Два раза в прайм-тайм показали фильм про Ганнибала Лектера, который вскрывает череп, жарит мозги, ест ложечкой. Еще и ребенка ближе к финалу в самолете кормит. Заметьте, положительный герой, хороший. Такое лицемерное восприятие мне не нравится 537.
То есть он предпочитает экранный хоррор реальному.
Как это ни парадоксально, Балабанов считает «Груз 200» патриотичным фильмом. Фильмом о том, как Россия переходила от коммунизма к капитализму, и как при этом некоторые нравственные привычки перешли туда вместе с социополитическими идеями. Как он выразился, «Я русский, и я очень люблю мою страну» 538.
Его патриотизм заключается не в согласии с той или иной партийной идеологией, а в глубокой любви к российской культуре и сострадании к ее боли. По его мнению, «Груз 200» как раз и есть выражение этой трудной любви, которая должна снять со зрителей розовые очки и помочь увидеть брежневскую страну такой, какой она была на самом деле.
«Груз 200» можно назвать патриотической шоковой терапией, а можно обозначить термином Брюса Бэллона и Молин Леш – введением в «кинематографический невроз» 539. Согласно их концепции,
хорроры могут вызывать невроз однозначным образом – например, человек, который насмотрелся слэшеров, способен совершить убийство. Однако хорроры могут и излечивать травмы, засевшие в памяти, выводя их наружу. То есть фильм-хоррор может служить механизмом, помогающим молодым зрителям справиться с тревожным состоянием, связанным с расставанием с родителями, началом самостоятельной жизни и формированием взрослой идентичности 540.
Кроме того, успешный хоррор обычно сопровождается культурным и биографическим резонансом:
Художники могут (и часто именно так и поступают) насыщать свое творение личным жизненным опытом. И его события, например, проникают в сюжетную канву фильма, создают рисунок актерской игры, определяют стратегию работы оператора и режиссера и даже саундтрек. Таким образом, фильмы могут быть мощным ресурсом включенных в них элементов жизненного опыта, которые, в свою очередь, резонируют с опытом жизни зрителя, усиливая процесс его идентификации с определенными элементами фильма 541.
Балабанов задумывал свой фильм как средство, которое могло бы помочь зрителям отстраниться от советской ностальгии и прочих сопутствующих представлений. «Груз 200», сталкивая аудиторию с травматичными воспоминаниями о прошлом, может способствовать ее взрослению.
Как пишут Бэллон и Леш,
в зависимости от конкретного зрителя можно по-разному идентифицировать репрезентативные элементы фильма-хоррора. Важно, однако, признать, что зрителю проблемы расставания с семьей, утраты, обретение независимости и формирование идентичности как включенные в сюжет культурные факторы, с которыми он идентифицируется, могут помочь сформировать собственную идентичность. Элементы жизненного опыта по-разному включаются в содержание фильма, в том числе в виде символов или характерных черт персонажей. Процесс их идентификации со своей жизненной историей куда менее травматичен, чем погружение в собственное подсознание 542.
Это особенно важно для тех, кто жил в 1984 году и теперь посмотрел «Груз 200». Кто из представителей последнего советского поколения не переживал чувства утраты, тревоги и проблем, связанных с концом эпохи? Как ни странно, «Груз 200» может выполнить терапевтическую функцию. Кроме всего прочего, это фильм о переживании перемен – того, как к концу 1980‐х Советский Союз перестал быть собой.
Мы начали становиться капиталистической страной. Многие бывшие коммунисты стали ходить в церковь. Я принял крещение в Санкт-Петербурге, потом окрестились мои родители, потом мои дети; так что я одновременно и коммунист, и верующий 543.
Трудно представить себе более емкое выражение противоречивых патриотических чувств россиян последних десятилетий. Тем не менее эта кажущаяся противоречивость объясняет тот факт, что Алексей Балабанов считал себя патриотом, а его «Груз 200» был выражением его трудной любви к соотечественникам.
1984‐й на пленке против настоящего 1984-го
Фильм, действие которого разворачивается во второй половине 1984 года, работает как шоковая терапия не только потому, что излечивает от ностальгии по брежневским временам, но и благодаря символическому резонансу с книгой «1984». Роман Джорджа Оруэлла маячит за этим фильмом своеобразным фоном. Это можно сказать и о таком фильме, как «Жизнь других» (Флориан Хенкель фон Доннерсмарк, 2006), рисующем деятельность немецкой Штази в том же 1984‐м. То, что происходит в «Грузе 200» и «Жизни других», показывающих «настоящий» 1984‐й обыденной жизни, было гораздо страшнее, чем антиутопический кошмар Оруэлла. Неудивительно, что центральной темой в спорах о фильме стал вопрос о достоверности экранных событий. Несмотря на то что в ряде своих интервью Балабанов