Павел Сергеевич застегнул портфель, надел шляпу и, смущенно улыбнувшись, молча вышел. А потом все надолго затихло.
— Дьявол, — сказал я, качая в темноте головой. — Черт… Настоящий черт… с рожками и в галстуке на резинке.
Я вышел на свет. Алексей сидел на корточках и втирал в виски нашатырь. Запах резко ударил в мои ноздри, вызывая тошноту.
— Я, кажется, с ума схожу, — сообщил Тарлыков мельком.
— Не надо, — попросил я.
— Да я и сам знаю, что не надо, — вздохнул Тарлыков. — Да ведь ты же все слышал?.. Ну? А я еще сомневался, будто я его придумываю… Я же ведь о нем это написал… Андрей!
Он поднялся, достал из стола рукопись.
— Вот, — сказал Тарлыков. И лицо его мученически сморщилось. — Тут. Все. Прочитай. Тогда поймешь многое.
Я замялся, не зная, брать или уже не стоит? Алексей это понял по-своему.
— Не бойся! — сказал он тихим голосом. — Читай… Тебе я еще… доверяю.
Из документов, составленных или найденных впоследствии:
«…По предположительным данным, близ железнодорожной ветки в районе станции Астахово-Товарная была произведена с воздуха высадка вражеского немецко-фашистского десанта группой в количестве 4-х человек. Начато преследование.
«…С большим и обстоятельным сообщением на пленарном заседании выступил почетный гость литературного музея-усадьбы Л. Я. Бореев. Он привел любопытнейшие факты, неизвестные ранее науке, относительно последнего периода жизни великого писателя и рассказал о своих продолжительных и задушевных беседах с ним. Л. Я. Бореев принял несколько приглашений, поступивших от ряда научных организаций и ведомств».
«…А еще доводим до вашего сведения, что наш колхоз — перерожденец. Половина членов, являясь на самом деле скрытыми подкулачниками и вредителями, проводит подрывную работу, направленную на искривление непримиримой генеральной линии. Вести открытую агитацию они, правда, опасаются. И поэтому помалкивают. А их ударный труд одна сплошная видимость. Работают якобы за двоих, но чтобы только не разоблачили! А всех покрывает председатель Лука Федотыч Огольцов. Когда мы перед ним поставили вопрос разоблачить хотя бы часть вредителей, он нам без стеснения и нагло заявил, что лучше сам пойдет и никого из колхоза не отдаст. И кто бы нас самих поскорее разоблачил. И что таких, как мы, давно пора ставить к стенке. Из этих слов мы делаем правильный вывод: Огольцов законченный враг. И его надо раздавить как гниду.
IV
…Бог позаботился, чтобы эта струна оставалась неизвестной, пока народ ее не будет готов. Тогда он избрал меня своим посланником, и я нашел эту страну, и она стала общим достоянием…
Конечно, сны вещь впечатляющая, но при всем уважении к потусторонней действительности я бы на месте Алексея Ивановича думал побольше и о том, как выкрутиться из положения, в какое мы попали по эту сторону… А положение, надо сказать, усложняется с каждым часом. Прежде всего, моя юмореска не достигла ожидаемого эффекта; более того, эффект был обратным. Уж не знаю, и как это случилось, с моей стороны, я уверен, не было допущено ни малейшего… И меня в чем бы то ни было заподозрить может разве… Ну не будем, впрочем, вдаваться в ненужные подробности, перейдем к делу. А дело было так. Наутро Валерий Иванович действительно развернул газету и нашел, по его словам, лишнее подтверждение тому, что редактора ни под каким предлогом и никогда нельзя отпускать…
— Провокация! — твердо сказал Валерий Иванович, едва я, по его звонку, переступил порог. — Ты понимаешь это, понимаешь?..
Ну, я не буду пересказывать все, что услышал в свой адрес: Валерий Иванович любит заковыристые слова типа «провокация». Важно другое: Хицко не выдвигал решительных формулировок относительно меня. (А впрочем, что он выдвинет? Все старо в этом мире, как сам мир…) И второй пункт: он очень дотошно интересовался Алексеем Ивановичем. Как, почему, кто родители, нет ли судимых, откуда пошел слух… Многие подробности я, разумеется, не знал. Но по последнему пункту, кажется, сумел его переубедить… Я разливался соловьем! Ведь совершенно ерундовый случай, кто бы знал, зачем же придавать такое значение… Чисто медицинский казус — и не больше. Психотерапия, так сказать. Что? Не знаете? Ну, вот: хотел психологически воздействовать… Резко. Клин клином. А получился непредсказуемый результат… Но кто мог предполагать, что Анисья Лукьяновна примется после этого рассказывать с утроенной энергией? Да еще и ссылаясь на авторитетное мнение яшкинского директора! Кто мог такое вообразить даже?!
И Валерий Иванович отпустил меня с миром. Но на этом, однако, неприятности не кончились. Только я из райкома — и чуть не нос к носу: Авдеев. С ним старичок давешний, с руками-кувалдами…
Коля дурачок, конечно, но свое дело знает крепко: нюх у него, какого поискать.
— Знаешь, это кто? — для начала кивнул Коля на старичка.
— Кто? — растерялся я.
— Да это ж знаменитый бандит Пашка Палач! А в войну он был правой рукой у Прохожева!
И дальше Коля рассказал, что никаких документов, подтверждающих, будто Прохожев оговаривал людей в известные годы, а потом браконьерствовал, брал взятки и шантажировал, нет и быть не может. Оказывается, Павел Сергеевич кристальной честности человек. И на каждый случай у него имеется справка.
Выясняется, что и увозили Павла Сергеевича с вечера воспоминаний не на служебной машине, а на «Скорой помощи». Диагноз: предынфарктное состояние. Ого-го! «Да какой там инфаркт?! — перебил я Колю. — Я же Прохожева на следующий день видал: здоров, аки бык…» Коля не стал меня слушать… Коля отвел меня еще дальше и сказал: «Старик? Ты ослеп? Не понимаешь? Шью-ют! А когда шьют — что важнее, как было или как документ свидетельствует?»
И последнее, чем меня Коля вообще пригвоздил: изо всех мест идут известия, что юмореску мою восприняли в буквальном смысле… То есть извращенно! То есть поняли чуть ли не как