Грант наклоняется ко мне, обхватывает мое лицо ладонями и целует так нежно, что меня пронизывает до кончиков пальцев. Потом прислоняется своим лбом к моему.
– Ты идеально вписываешься в мой мир. Я по-прежнему тот парень, который остроумно шутит и лучше всех в Уайтстоун ставит капельницы. Парень в красной тунике, который делает свою работу, несмотря на то, что на днях пациент нагадил ему на руку. Причем не в первый раз.
Невольно улыбаюсь.
– Тот парень, который влюбился в тебя.
– Кра-а-а! Еды! Засранец! – внезапно раздается у меня под ухом, и я вздрагиваю от неожиданности. Холли сидит на спинке кровати и ругает Гранта.
– Понятия не имею, откуда она знает такие слова! Клянусь!
– Черт, черт, черт. Кра-а-а!
Я засмеялась и смеюсь, пока не начинает болеть живот.
– Прости, – говорю, отдышавшись.
Грант непонимающе хмурит брови.
– Ты ничего не сделала. За что ты просишь прощения?
– Наверное, за то, что на мгновение увидела тебя другим.
За то, что думала, будто семья сделает из Гранта кого-то другого.
Но это не так.
– Рад, что тебе нравится скромный медбрат и что ты боялась меня потерять, – он улыбается, но я остаюсь серьезной.
– Грант, почему ты рассказал мне об этом именно сегодня?
– Потому что… Скоро моя семья устраивает рождественский прием. Этот прием очень важен для моих родителей, поэтому я бываю на нем каждый год. Полезные знакомства, пожертвования, море выпивки и сплетни – хотя гости назвали бы это иначе… Каждый год приходится выслушивать стенания о том, что я всего лишь медбрат. Я люблю родителей, но мне тяжело переживать этот вечер в одиночестве, и… хотел бы, чтобы ты была рядом.
– Когда этот прием? – спрашиваю, чувствуя волнение.
– Примерно через неделю, – бормочет Грант, и я не могу сдержать стона, который срывается с губ.
– Иными словами, ты хочешь, чтобы я сопровождала тебя на светском вечере, который состоится через несколько дней, и познакомилась с твоей семьей? Которая и устраивает это мероприятие?
Грант морщится, наклоняя голову набок и прищелкивает языком.
– В такой формулировке звучит пугающе.
– Грант!
Он улыбается, притягивает меня к себе и целует в макушку. Я прижимаюсь к нему, вдыхаю его запах и чувствую, как успокаиваюсь. По крайней мере, на некоторое время.
– Ты будешь первой, кого я когда-либо приглашал, Мэйс, – шепчет он мне на ухо, и в эту секунду я понимаю, что чувствуют, когда говорят, что сердце «вот-вот выпрыгнет из груди».
– А что, если я им не понравлюсь?
– Я начну беспокоиться только в том случае, если мои сестры тебя не полюбят, – его объятия становятся крепче. – А они полюбят тебя, поверь.
– Хорошо.
– Значит… ты пойдешь со мной? – спрашивает Грант, напрягаясь, и я понимаю, насколько для него это важно.
– Только не бросай меня там одну, договорились?
Он смеется, и я чувствую, как трясется его грудь. У Гранта заразительный смех. Я широко улыбаюсь, но отстраняюсь, поправляю очки и тыкаю в него пальцем.
– Ты не будешь покупать мне платье. Или туфли. Ничего. Мы с тобой остаемся… нами.
– И сумочку тоже нет?
Я щурюсь, с трудом сохраняя серьезное выражение.
– Никакой сумочки, слышишь? А теперь, когда мы все прояснили, давай перекусим.
Глава 41
Грант
Вечер прошел замечательно. По крайней мере, после того как я убедился, что Мэйси не выбежит из пентхауса с криками.
Середина ночи. Сегодня у меня смена, но спать я не хочу – в отличие от Холли, которая около часа назад перестала на меня ругаться и мирно заснула на ветке.
Мы с Мэйси переключаем каналы телевизора, она лежит у меня на плече, и я до сих пор не могу поверить, что она здесь. Что все ей рассказал и пригласил на благотворительный рождественский прием, который устраивает моя семья. Я боялся ее отпугнуть, но все прошло довольно гладко.
– Хм…
Я смотрю, как две женщины в телевизоре обсуждают кастрюлю с таким восторгом, словно она может самостоятельно приготовить еду и довести до оргазма, причем одновременно. Но рекламщики знают свое дело – я удивляюсь, почему у меня до сих пор нет этой кастрюли.
– Включить телемагазин – это все равно что открыть портал в ад, – бормочу я. – Не находишь?
Мэйси не реагирует, и я наклоняюсь к ней. Она спит. Ее очки сползли набок, глаза закрыты, дыхание спокойное и ровное.
Выключаю телевизор и, улыбнувшись, снимаю с Мэйси очки и кладу их на подлокотник. Потом просовываю руку ей под ноги и осторожно поднимаю, стараясь не разбудить. Она издает забавные звуки, похожие на смесь бормотания и сопения, и я едва могу удержаться от смеха. Интересно, что ей снится?
Несу Мэйси в спальню, включаю приглушенный свет и пытаюсь уложить ее на кровать. Но сначала нужно отодвинуть одеяло. Ох, я поставил себе слишком амбициозную задачу. Мэйси шевелится, выскальзывает у меня из рук, я теряю равновесие, и мы оба падаем на кровать.
– Боже, – спросонья бормочет она.
Это становится последней каплей, и я начинаю смеяться.
– Боже? – выдавливаю я сквозь смех.
– Почему ты надо мной смеешься? Что вообще происходит?
Она открывает глаза и оглядывается по сторонам, но, судя по всему, без очков ей непросто.
– Я собирался уложить тебя в кровать и не разбудить при этом.
– Не вышло.
Приподнимаю брови и понимаю, как Мэйси улыбается. Я почти лежу на ней.
– Давно ты стала такой язвительной?
– Не очень, – улыбается она и зевает.
Не задумываясь, убираю волосы ей за ухо, и атмосфера меняется. Мое дыхание учащается. Я глажу Мэйси по щеке и, преодолев оставшееся расстояние, целую. Господи! Она в моей кровати, в моей квартире, в моей жизни – и я не намерен ее отпускать.
Прижимаюсь к ней всем телом, стараясь не давить своей тяжестью. Наши ноги переплетаются, языки касаются друг друга. Мэйси впивается пальцами в мою рубашку и тихо стонет, отчего возбуждение пронзает меня. Углубляю поцелуй, просовываю руку под ее футболку и понимаю, что под ней ничего нет. У меня перехватывает дыхание. Мэйси выгибает спину и подается мне навстречу. Одной рукой опираясь на кровать, другой я поглаживаю ее грудь, потом провожу по животу и целую в шею. Ее футболка приподнимается выше. Просовываю колено между ног Мэйси, возбужденный член давит на брюки, и не торопиться с каждой