Собрание старых и новых песен Японии - Антология. Страница 50

Не такой ли поток

с высот низвергается в сердце,

что объято тоской? —

Видно пенистые каскады,

но не слышно шума и грома…

Много весен прошло

с тех пор, как впервые на ветках

расцвели те цветы, —

о, когда бы и в нашем мире

вечно длилась пора цветенья!..

После жатвы стоят

копны риса на пажити горной,

вереница гусей

пролетает с протяжным кличем —

ведь пришла унылая осень…

Что же в мире земном

неизменным пребудет вовеки?

Там, где только вчера

простиралось глубоководье,

нынче мель на реке Асука…

Никому не дано

знать срока, что жизнью отмерен, —

отчего же тогда

мысль моя трепещет в смятенье,

как под лезвием травы морские?..

Как рассветный туман,

что скрывает от взора вершину

и летящих гусей,

беспросветны тяжкие думы

о печалях юдоли бренной…

Не сумел я, увы,

отринуть заботы мирские —

и в печали живу,

каждый раз стенаньем встречая

злоключенья в юдоли бренной…

Коли спросят о том,

как живу я вдали от столицы,

ты скажи: «Среди гор,

что окутаны облаками,

он живет в тоске беспросветной!..»

В треволненьях мирских

я травам плавучим подобна,

что живут без корней

и плывут, раздумий не зная,

увлекаемые теченьем…

Те слова, где сквозят

печали и радости мира,

привязали меня

к жизни в этой юдоли бренной,

из которой уйти хотела…

Тихой грусти слова —

и каждое в россыпи росной,

словно листья дерев.

Это льются светлой капелью

о былом, невозвратном слезы…

Как в словах передать

все горести бренного мира?

Но пускай обо всем

без утайки, без сожаленья

до конца поведают слезы!..

Что она, эта жизнь?

Назвать ее сном или явью?

То ли явь, то ли сон —

как бы есть, а быть может, нету,

и никто отгадки не знает…

Существую ли я,

или все это лишь наважденье?

Как о том ни суди,

но о жизни скажу: «Что за прелесть!»

И еще скажу: «Что за мука!»

В этом горном краю

печально и уединенно

я сегодня живу,

но притом намного отрадней,

чем среди треволнений мира…

Только в горной глуши,

где облачные вереницы

над вершиной плывут, —

только там, заботы отринув,

и смогу я прожить на свете!..

Ты уж знаешь и сам,

но выслушай вновь с содроганьем!

В этой жизни земной

неизменно грохочут волны

и бушует яростный вихрь…

О, куда же бежать,

уйти, отрешившись от мира?

Ни в горах, ни в полях

не найти пристанища сердцу,

что блуждает среди соблазнов…

Так всегда ли была

исполнена скорби и муки

эта бренная жизнь —

или стала она такою

для меня одного в целом мире?..

В этом горном краю,

где печалюсь я в уединенье,

распустились они —

оттого ли цветы уцуги

говорят о печалях мира?..

О, когда бы найти

там, в Ёсино, горную пустынь,

одинокий приют —

чтобы в час печали и скорби

прочь уйти от бренного мира!..

Чем старей становлюсь,

тем больше тревог и печалей —

видно, время пришло

в горы Ёсино, прочь от мира

уходить тропою кремнистой…

Где найти мне приют,

в какой отдаленной пещере

меж утесов и скал,

чтобы только не слышать боле

о печалях бренного мира?!

Там, в безлюдных горах,

под сенью утесов могучих

отыщу я приют,

ибо понял, что мало проку

пребывать в этом мире бренном…

Слишком тягостны мне

треволнения бренного мира —

не пора ли уйти

и в горах поискать приюта,

там, где снег лежит на деревьях?..

Я хотел бы уйти

от горестей бренного мира

вдаль по горной тропе —

но любви безрассудной узы

не позволят с тобой расстаться…