К концу рассматриваемого нами чтения деяний собора Ефесского, когда виновность собора этого являлась делом несомненным, когда упорство и преступность׳ действий Диоскора также открылись во всей ясности, многие из епископов Халкидонского собора, которые в начале подозрительно смотрели на сторону православных и которые занимали правое отделение соборного зала вместе с Диоскором, увидели ясно, насколько справедливо было дело Флавиана, Евсевия и других епископов, потерпевших от собора Ефесского, и насколько напротив преступен был собор этот, — и потому мы встречаем отрадное явление: епископы палестинские (все) и епископы иллирийские (все) к концу первого заседания покидают сообщество Диоскора, переходят с правой стороны зала на левую, где заседали приверженцы православия. С этим водворилось единодушие в среде собора Халкидонского. С Диоскором остались не разлучными лишь несколько епископов египетских и только ( Деян. III, 234 — 5. 237).
Когда Халкидонский собор с одной стороны решительно убедился в злоупотреблениях собора разбойничьего, с другой — пришел к единению своих членов, преступлено было к произнесению приговора над Ефесским собором, деяния которого были предметом исследования. Произнесено было осуждение над ним, но так, что большинство лиц, составлявших его, не было лишено епископского сана ( Деян. III, 492 сл. 659). Приговор этот встречен был отцами халкидонскими с ликованием; они восклицали: «это правдивый суд! Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный помилуй нас! Нечестивый всегда бегает! Это справедливый приговор! За мучеников? отмстит Бог» ( Деян. III, 493)! Первое заседание собора кончилось глубокою ночью, при зажженных уже свечах ( Деян. III, 458. 554).
Вскоре затем, именно в заседании собора Халкидонского 13 октября, приступили к более подробному и обстоятельному суду над самим Диоскором [259]. Первое рассмотренное нами заседание собора имело своею целью не суд над Диоскором, а лишь исследование, насколько законны или незаконны были действия собора Ефесского 449 года. Если бы Диоскор подобно другим епископам, принимавшим участие в соборе разбойничьем, смиренно исповедал свою вину пред отцами халкидонскими, нет сомнения — он получил бы от милосердия отцев прощение, как получили его другие участники того же собора Ефесского; но Диоскор пребывал упорен, почти презрительно относился к собору Халкидонскому, и потому его поведение заслуживало особливого суда. Кроме этого, Диоскор, нисколько не скрываясь, прямо и решительно заявлял пред сонмом отцев халкидонских о своем монофизитском учении. В заседании 8 октября, Диоскор в горделивом самодовольстве от своего еретического учения говорил: «Я имею свидетельство святых отцев, Афанасия, Григория (Богослова), и во многих местах Кирилла Александрийского, что не должно признавать двух естеств после соединения, но одно воплотившееся естество Слова. Я должен быть извержен вместе с отцами. Я защищаю догматы отцов, ни в чем не отступаю от них. Свидетельство их не просто, не как-нибудь, а в книгах имею». При другом случае Диоскор заявлял: «вот я утверждаю это: после соединения нет двух естеств» ( Деян. III, 237– 245). Мог ли собор щадить такого нераскаянного еретика? Суд над Диоскором был необходим еще потому, что Евсевий Дорилейский, в качестве лица потерпевшего от этого архиепископа, вошел с нарочитым прошением на собор, которым требовал законного разбирательства действий Диоскора в отношении к нему, Евсевию. Евсевий 13 октября вошел на собор с жалобой на Диоскора, в которой говорилось: «при производстве следствия, т. е. на первом заседании собора, мы, как известно, уличили Диоскора в том, что он не позволил мне прийти на собор, бывший в городе Ефесе и представить свои доказательства (против Евтихия), равно как не позволил воспользоваться вовремя своими доказательствами и св. Флавиану, бывшему архиепископу Константинопольскому, в защиту которого мы и составили эту просьбу, и что кроме того, он учинил всякую неправду в отношении к благочестию и к священным канонам. Прошу и припадаю к св. собору подвергнуть Диоскора наказаниям, чтобы в продолжение остальной жизни он служил примером для вразумления всех, которые бы вздумали поступать подобно ему» ( Деян. III, 556–557). При этом словесно Евсевий заявил: «прошу вызвать соперника моего ко мне на лицо» ( Деян. III, 558). Просьба Евсевия принята была собором. Наконец присоединились еще обстоятельства, которые с своей стороны неизбежно требовали суда над Диоскором. Подана была целая масса просьб на Диоскора клириками и даже одним мирянином из церкви Александрийской, которою управлял Диоскор. Эти новые жалобы дают богатый материал для характеристики этого архиепископа. Передадим главнейшие черты, которыми обрисовывается нравственный облик Диоскора в указанных прошениях. Прежде других истцов вошел на собор с жалобой на Диоскора Феодор, диакон Александрийский. «Диоскор, говорил истец в прошении, без всякого обвинения исключил меня из клира, угрожая изгнать меня даже из Александрии не за что-либо другое, как только за то, что я удостоился близости и благосклонности св. Кирилла. Его целью было изгонять из города и даже лишать жизни не только родственников Кирилла, но и близких к нему. Это человек, не чуждый убийств, не опасавшийся ни рубить чужие леса, ни производить пожары; ни разрушат дома. Словом, говорил истец, он не святейший, а лютейший. Все это я готов доказать», замечал он ( Деян. III, 571–5). Другой истец, Исхирион, тоже диакон Александрийский, в своем прошении к собору говорил о Диоскоре следующее: «никто не избежал жестокости и бесчеловечия Диоскора. У одних опустошены имения вырубкой леса, у других разрушены жилища; иные сосланы в ссылку; иные разорены штрафом». Затем истец указывает частные примеры из деяний Диоскоровых. «Вот что он сделал с пшеницей, которую император прислал для церквей Ливии — так как эта страна бедна и неурожайна: — эту пшеницу следовало раздать по назначению, чтобы из неё, во-первых, приносима была бескровная жертва, а во-вторых странники и бедняки получали пропитание; между