Физики часто обсуждают свои теоретические построения, изображая их карандашом на бумаге или мелом на доске. У Крика и Уотсона главным «орудием труда» служил набор деталей для моделей молекул наподобие детского конструктора. Нужно было строить и оценивать модели в надежде найти разумную. Уотсон считал: «Если повезет, структурой будет спираль. Любая другая конфигурация гораздо сложнее. Возиться со сложностями прежде, чем будет однозначно отвергнут простой ответ, было бы полнейшей глупостью» {497}. Но для подтверждения теоретических заключений о расположении атомов в молекуле нужны были данные рентгеновской кристаллографии. А на тот момент у них не было доступа к потрясающей работе, которая проводилась в Королевском колледже Лондона.
В первую неделю ноября Крик пригласил Мориса Уилкинса на выходные в Кембридж пообедать, посплетничать и расслабиться. Истинной причиной было желание получить его благословение на создание ими модели ДНК. Гвоздем программы был воскресный обед, мастерски приготовленный Одиль: ростбиф с чесноком, тимьяном и перцем и к нему отварной картофель со сливочным маслом, мятой и зеленым луком, а также традиционные для английской кухни йоркширский пудинг и гороховое пюре. Не успел Крик отрезать первый ломтик мяса, Уилкинс пессимистично заявил, что построение моделей «по Полингу» ни за что не откроет тайну структуры ДНК. Ошибочно считая ДНК сжатой спиралью из трех полинуклеотидных цепей, Уилкинс настаивал, что полезную модель не удастся построить, не проанализировав намного больше данных рентгеноструктурного анализа {498}.
Увы, собрать эти данные было невозможно без содействия Розалинд Франклин. Уилкинс считал ее обидчивой и недружелюбной и называл назло ей Рози – она ненавидела это прозвище, которое Уотсон и Крик подхватили. Уилкинс сетовал, что его отношения с Франклин становятся день ото дня все хуже; жаловался, что она заставила отдать ей бесценный материал, полученный из Берна от Зигнера, а худшие препараты, которыми он вынужден пользоваться, не дают хороших кристаллических образцов. Притом Франклин потребовала, чтобы только ей разрешалось пользоваться рентгеновским аппаратом Королевского колледжа для исследования ДНК, и на это Джон Рэндалл согласился, чтобы нормализовать обстановку в лаборатории {499}.
Кое-какую перспективу Уилкинс все же предложил: возможно, Уотсону и Крику удастся взглянуть на имеющиеся у Франклин дифракционные рентгенограммы через несколько недель – 21 ноября, когда она должна докладывать о ходе своего исследования на семинаре в Королевском колледже. Крик тотчас понял, что на этом семинаре обязательно нужно присутствовать: «Мы с Джимом никогда не занимались экспериментальной работой с ДНК, хотя бесконечно обсуждали эту задачу» {500}. Надо было выяснить, подтверждают ли новые рентгенограммы Рози спиральную структуру ДНК {501}.
Крик объявил, что у него уже есть договоренность на вечер после семинара – важная встреча в Оксфорде с биохимиком и превосходным кристаллографом Дороти Мэри Кроуфут-Ходжкин, которая позже, в 1964 г., получила Нобелевскую премию по химии за определение структуры витамина В12, пенициллина, инсулина и других биологически активных веществ {502}. Хотя это не мешало ему посетить выступление Франклин, Крик предпочел сосредоточиться на подготовке к этой встрече, целью которой было обсуждение его новой статьи о спиральной структуре. В результате и с согласия Уилкинса Уотсону предстояло быть на семинаре одному, а затем вместе с Криком поехать в Оксфорд и по дороге рассказать ему о работе Франклин.
До 21 ноября Уотсон корпел над учебниками и руководствами по кристаллографии, удвоив свои усилия в постижении сложных физических процессов, которые Франклин наверняка затронула бы. Как он выразился со свойственными ему решительностью и духом соперничества: «Я не хотел, чтобы выступление Рози оказалось мне не по зубам» {503}.
[12]
Королевская война
Какому такому ужасному обращению подвергалась Розалинд Франклин? Ей предоставили самую лучшую ДНК в единоличное пользование. Ей предоставили помощника в исследованиях – Гослинга. Ей предоставили микрофокусную рентгеновскую трубку Эренберга в единоличное пользование. Когда ей понадобилась специальная встроенная камера на рабочем столе, она получила и это. Ее обеспечили всем – кроме, пожалуй, права питаться в столовой! Если бы имелись какие-то препятствия для ее работы, тогда было бы о чем сожалеть. Можно посмотреть и с другой стороны: она отказалась присоединиться к работе группы, она забрала лучшее оборудование, затем монополизировала задачу.
МОРИС УИЛКИНС {504}Первые два года в Королевском колледже были омрачены мелким соперничеством и ревнивой завистью, которые [Розалинд] остро чувствовала. Ум у нее был ясным, острым и быстрым, а методы и выводы – зачастую нетрадиционными и оригинальными. Как большинство первопроходцев мысли, она столкнулась с противодействием и, когда не могла убедить коллег двигаться в ее темпе, что случалось нередко, теряла терпение и раздражалась.
МЬЮРИЭЛ ФРАНКЛИН {505}Многие, объясняя враждебные отношения Франклин и Уилкинса, возлагают вину на Розалинд. Она была слишком агрессивна. Слишком собственнически относилась к своим исследованиям. Слишком независимая. Слишком упрямая. Слишком враждебная. Слишком женственная или, напротив, недостаточно женственная. Трудный, колючий характер. Не желала работать в команде. Сосредоточивалась на получении фактов для подтверждения теории, а не наоборот. Исполнена сословной гордыней и высокомерна. К тому же в англиканской стране, где жили всего 400 000 евреев (0,8 % населения), она была слишком иудейкой {506}. Все характеристики включают слово «слишком», отражая уязвленность ее оппонентов.
После безвременной смерти Розалинд Франклин пошли необоснованные слухи о ее безответной влюбленности в Уилкинса. В 1975 г. Джон Кендрю сомнительно высказался по поводу ее внешнего вида («Я назвал бы ее скорее привлекательной, чем непривлекательной. Одевалась она совсем неплохо. Джим заблуждается на ее счет») и интеллектуальной строгости («Если она считала, что кто-то плетет чушь, то так и говорила, и даже откровеннее, чем Фрэнсис»). Он не считал ее трудным человеком: «Она всегда казалась мне легкой в общении и очень приятной». Для Кендрю, человека скрытного и осторожного, фраза: «Розалинд заигрывала с Морисом, а Морис не ответил… и это стало причиной проблемы» – звучит странно. Признавая, что это всего лишь догадка, Кендрю тем не менее считал, что «трудности, которые они испытывали в общении друг с другом, были глубже в личностном аспекте, нежели в сотрудничестве; там было нечто эмоциональное, что произошло между ними или так и не произошло» {507}.
Фрэнсис Крик тоже объяснял все неразделенной любовью, но наоборот. По его наблюдениям, Уилкинс постоянно говорил о Франклин, был прямо-таки одержим ею: «Мы все считаем, что Морис был в нее влюблен. ‹…› Розалинд же Уилкинса ненавидела… то ли из-за его тупости, а тупость всегда ее раздражала, или между ними стряслось что-то еще… [Это] была такая любовь-ненависть, очень сильная» {508}.
Джеффри Браун и Реймонд Гослинг также не могли не поддаться очарованию Розалинд. Браун называл ее «красивой, как богиня» {509}. Гослинг так описывает внешность Франклин: «У нее была хорошая фигура, скорее худощавая, чем пышная… порой она выглядела настоящей красавицей, особенно когда радовалась или сердилась». Гослингу нравились и особенности ее личности. Под профессиональной скорлупой он видел прелестную беззаботность, за внешней привлекательностью – незаурядность: «Немного эксцентричная, выбивающаяся из ряда вон… Она вела себя не так, как обычные люди… яркая индивидуальность». По его мнению, Розалинд предпочла бы не быть столь необычной и строгой. Она редко участвовала в светских разговорах. Была очень целеустремленной {510}. Гослинг отмечает и ее насыщенную социальную жизнь, в частности упоминает, что какое-то время Розалинд часто видели в обществе первой скрипки Лондонской филармонии, и подчеркивает: «Это совсем другой уровень по сравнению с любителями выпить пива вроде нас» {511}. Гослинг, как и Крик, считал, что Уилкинс был сильно увлечен Розалинд, а временами подозревал, что и Розалинд заинтересована Уилкинсом и что их враждебность как-то связана с этим взаимным притяжением {512}.
Лет десять после смерти Розалинд Морис Уилкинс не опровергал слухи о своих нежных чувствах к ней. В 1970 г. Уилкинс, вспоминая свое первое впечатление от Франклин, назвал ее яркой, живой и весьма привлекательной {513}. В 1976 г. он редактировал рукопись книги Хораса Джадсона «Восьмой день творения» (The Eight Day of Creation) и возразил против описания носа Франклин – «мясистый», размашисто написав на полях: «Нос Розалинд Франклин не был мясистым! Она была красивой девушкой» {514}.
В последние годы, однако, не все согласны с предположением о любовном притяжении. Биограф