Мысленно перебирая всевозможные молекулярные перестановки, Крик заподозрил, что в репликации ДНК участвуют силы притяжения между азотистыми основаниями {791}. Исходя из этой догадки, он попросил Гриффита проделать необходимые вычисления, чтобы продемонстрировать механизм комплементарности либо прямого копирования ДНК. Через несколько дней в очереди за чаем в Кавендишской лаборатории Гриффит сказал Крику: «Возможно полустрогое доказательство того, что аденин и тимин должны сцепляться друг с другом». То же относилось к гуанину и цитозину. Выкладки Гриффита, которые он на тот момент не был готов отстаивать, в сущности, подтвердили те как бы странные результаты Чаргаффа, о которых Уотсон рассказывал Крику {792}.
В конце мая 1952 г. Чаргафф впервые после войны приехал в Европу и намеревался встретиться с Джоном Кендрю в Питерхаус-колледже Кембриджского университета {793}. Он только что стал профессором Колумбийского университета, и ему поручили прочесть ряд лекций в ряде городов Европы и в Израиле, а также выступить в июне с докладом о ДНК на Международном биохимическом конгрессе в Париже {794}. В конце встречи Кендрю спросил Чаргаффа, не хочет ли он поговорить с двумя сотрудниками Кавендишской лаборатории, которые «пытаются что-то сделать с нуклеиновыми кислотами». У Чаргаффа осталось впечатление, что Кендрю не вполне представлял, чем именно они занимались, так что его слова звучали не очень-то многообещающе {795}.
Чаргафф вспоминал об этой беседе со свойственной ему язвительностью: «Подобное, в сущности, незапоминающееся событие так часто описывалось в духе "Цезарь переходит Рубикон" и переписывалось, приукрашивалось или лакировалось в различных авто- и не автобиографиях, что даже мне, отлично запоминающему смешные ситуации и большому поклоннику фильмов братьев Маркс, трудно соскоблить толстый налет легенды с этой истории» {796}. Крик с Уотсоном и Чаргафф невзлюбили друг друга с первого взгляда. Им он показался высокомерным и невыносимым – каким, вероятно, и был. В свою очередь, тот был далеко не в восторге от не закрывающего рот Крика, не говоря уже о выкатывающем глаза и фыркающем Уотсоне. Он высмеял акцент Джеймса, а впоследствии называл этих двух молодчиков не иначе как «пигмеи» {797}. Уотсону запомнилось, что общий разговор быстро увял, едва Кендрю всего лишь допустил, что структура ДНК может быть ими открыта путем моделирования: «На Чаргаффа, одного из мировых экспертов по ДНК, сначала не произвели впечатления две темные лошадки, пытающиеся выиграть забег» {798}.
В 1978 г. Чаргафф описал эту встречу с высоты прошедших лет так: «Моя тогдашняя оценка была, конечно, скоропалительной и, вероятно, ошибочной. Первое впечатление: один – 35 лет, вид увядающего наводчика на скачках, персонаж Хогарта ("Карьера распутника"), возможно, Крукшанка, Домье: несмолкающий фальцет, мутный поток болтовни, в котором временами посверкивают золотые самородки. Другой – словно бы недоразвитый в свои 23 года, постоянная ухмылка – скорее хитрая, чем стеснительная; не говорит ничего существенного». Чаргаффу очень не понравилось, что на Уотсона и Крика повлияла теория α-спиральной структуры белков Полинга, а не его собственные попытки объяснить комплементарность аденина и тимина, цитозина и гуанина. Его неприятно поразили их «колоссальные амбиции и нахрапистость в сочетании с почти полным невежеством в химии, самой реальной из точных наук». Тем не менее Чаргафф долго утверждал, что именно тот разговор натолкнул Уотсона и Крика на двухцепочечную модель ДНК {799}. Что бы ни было причиной – гордыня, конфликт поколений или его непонимание их вопросов на языке теории дифракции на спиралях, – Чаргафф отнесся к собеседникам саркастически: «Парочка уличных зазывал в поисках спирали» {800}.
Крик признавал, что эта встреча действительно натолкнула его на важнейшее умозаключение. Озарение произошло после того, как он задел Чаргаффа замечанием: «Ну, и к чему же ведет вся эта работа с нуклеиновой кислотой? Она не дала нам ничего, что мы хотим знать». Обидчивый Чаргафф ответил, что это, разумеется, соотношение 1:1. Крик совершил промах, спросив: «А что это такое?», ведь работа Чаргаффа была опубликована. Фрэнсис бездумно совершил еще один faux pas, заявив, что никогда не читает профессиональную литературу да еще и не помнит химических различий между четырьмя азотистыми основаниями {801}. Чаргафф вне себя от возмущения таким воинствующим невежеством все же объяснил смысл соотношения 1:1 в составе ДНК. И тут Крика осенило: «Меня словно током ударило. Поэтому я это помню. Я вдруг подумал, что если взаимодействие комплементарно, то соотношение [пурины: пиримидины] непременно должно быть 1:1» {802}.
Рассказ об этом эпизоде был бы неполон без описания его комического завершения. Крик после разговора с Чаргаффом вечером неожиданно нагрянул к Джону Гриффиту в Тринити-колледж. Он забыл подробности рассуждений Гриффита о комплементарности и захотел выслушать их еще раз. Открыв дверь, он застал Гриффита в страстном общении с молодой женщиной, но это его не остановило. Крик схватил записи Гриффита, нацарапал формулы на обратной стороне конверта и поспешно ретировался. Уотсон заметил по поводу этого вторжения, ознаменовавшего окончание участия Гриффита в истории с ДНК: «Очевидно, в биологии наличие куколки необязательно ведет в будущее» {803}.
Помимо того что Чаргаффу не удалось установить продуктивные рабочие отношения с Уотсоном и Криком, он «поставил не на ту лошадь». Весной 1952 г. Чаргафф не сказал Уотсону, Крику или Кендрю, что уже год как снабжал Мориса Уилкинса образцами ДНК. Чаргафф и не внушающий опасений Уилкинс сблизились прошлым летом на Гордоновской конференции по нуклеиновым кислотам и белкам в Нью-Гемпшире, где были в числе тех немногих участников, кто считал, что ДНК играет главную роль в наследственности.
В октябре 1951 г. Рэндалл распорядился, чтобы Розалинд Франклин работала с образцами ДНК от Зигнера {804}, а Уилкинс, к его разочарованию, – со своими препаратами из сперматозоидов каракатицы, добытыми в Неаполе. Однако с декабря 1951 г. Чаргафф из своей лаборатории в Нью-Йорке посылал Уилкинсу срочной авиапочтой ДНК из телячьей вилочковой железы. В ответ Уилкинс отправлял ему ежемесячные отчеты о ходе работ {805}. Но образцы Чаргаффа сильно уступали препаратам ДНК от Зигнера. Они разрушались вскоре после выделения, из-за чего были непригодны для продолжительного рентгеноструктурного анализа, а также плохо переходили из формы А в форму В даже при должном увлажнении {806}.
6 января 1952 г., то есть всего через несколько недель после того, как Брэгг приказал Уотсону и Крику прекратить заниматься моделями ДНК, Уилкинс прислал Чаргаффу несколько сделанных им рентгенограмм, которые считал более качественными, чем лучшие снимки Астбери. В сопроводительном письме на фирменном бланке отдела биофизических исследований Королевского колледжа он изобразил мальтийский крест, соответствующий спирали из «монеток» с шагом 27 Å и расстоянием между «монетками» 3,4 Å. Это было сделано более чем за год до того, как Уотсон и Крик опубликовали статью о двойной спирали {807}. На второй странице письма Уилкинс нарисовал цилиндрическую структуру, в которой фосфатные группы и сахарные остатки составляли внешний остов в форме спирали, а нуклеотиды, отмеченные буквой N, находились в центральной части. Таким образом, результаты анализа химического состава ДНК, полученные Чаргаффом, вместе с рентгенограммами и рисунками Уилкинса уже в 1952 г. вплотную – но не окончательно – приблизились к ответу, который Уотсон и Крик получили в 1953 г.
Уилкинс, которого переполнял восторг, попросил Чаргаффа держать все в секрете:
Если вы извините мне мой энтузиазм, я бы сказал, что эта проблема у нас на мази, и я надеюсь за следующие шесть месяцев подтвердить детали и показать, что такой же спиральный комплекс из нуклеиновых кислот и белков имеется в живых клетках, например в тимоцитах, а не только в неактивной сперме с низким содержанием воды. Прошу вас, если возможно, до поры до времени не разглашать эти изображения и информацию!
P. S. Причиной моей просьбы ограничить круг осведомления с тем, что я сообщил, вами и вашими