За сорок с лишним лет исследований и научной деятельности я побывал в сотнях библиотек и хранилищ исторических документов. Из них никуда не было так трудно попасть, как в архив Нобелевских премий. Он состоит из трех частей, расположенных в разных местах Стокгольма: документы комитета, присуждающего премии по физиологии и медицине, находятся в Каролинском институте, по химии – в Центре истории науки Королевской академии наук Швеции, а материалы, связанные с премией по литературе, принадлежат Шведской академии.
Этот архив не предназначен для проведения исторических исследований. Им пользуются члены Нобелевских комитетов, чтобы ознакомиться с прошлыми номинациями и отчетами, когда имя номинанта снова появляется в их рабочих материалах. Человеку со стороны доступны лишь номинации давностью более пятидесяти лет, и для получения допуска необходимо пройти процесс одобрения заявки длительностью более года, включающий документальное подтверждение ваших научных заслуг, а также предоставление пяти рекомендательных писем и подробного плана исследования. Один архивист предупредил меня в начале этого процесса: «Мы каждый год получаем много заявок, однако удовлетворяем лишь некоторые» {1355}.
Труднее всего оказалось получить допуск в архив Комитета по физиологии и медицине, который был нужен мне больше всего. Одним из препятствий является секретность, в условиях которой проводятся обсуждения, ведущие к награждению. Более веская причина – малая численность персонала, обслуживающего деятельность огромного Нобелевского комитета. Бо́льшую часть работы, связанной с награждением Нобелевскими премиями, бесплатно выполняют волонтеры от каждого из научных сообществ. Секретарь Нобелевского комитета по физиологии и медицине молекулярный биолог Томас Перлман загружен собственной работой в Каролинском институте, штатным сотрудником которого является. Он выполняет обязанности секретаря на добровольных началах, как и пятьдесят членов его комитета. Единственный штатный оплачиваемый сотрудник комитета – администратор архива Анн-Мари Думански {1356}. Когда я делал заметки в том помещении, где обсуждаются кандидатуры лауреатов премии, во всем здании Нобелевского комитета не было больше никого, кроме Думански и меня. Такой экономный порядок ведения дел существовал изначально, так как согласно завещанию Альфреда Нобеля основная часть доходов от его состояния должна доставаться лауреатам премии, а не тем, кто занимается ее присуждением.
24 апреля 2019 г. я получил электронное письмо от Думански с приглашением посетить архивы в июне в одну из трех указанных дат. Добившись разрешения в медицинской школе, где я работал, на неожиданную отлучку (это было нелегко), я устремился в Стокгольм. Эта поездка дала максимально доступное мне приближение к Нобелевской премии. К сожалению, лишь во второй половине дня, перед уходом, я сообразил, что архив по физике и химии хранится в другом месте. Пришлось задержаться до трех часов ночи, чтобы связаться со старшим архивариусом Центра изучения истории науки Королевской шведской академии наук Карлом Грандином для получения разрешения поработать с этими документами. По счастливому совпадению, он прочитал мое электронное письмо во время пересадки с одного авиарейса на другой на обратном пути из Дюссельдорфа в Стокгольм и любезно позволил мне ознакомиться с архивами ближе к концу той недели.
Так случайность расширила мои исследования, и это характерно для профессии историка. Как все ни распланируй, никогда не знаешь, на что наткнешься, копаясь в архиве. Очень часто взятый документ лишь указывал мне на другой, содержащий нужную информацию. Важно и общение с сотрудниками архива, поскольку они знают о своих фондах неизмеримо больше случайных посетителей и, как правило, дают дельные рекомендации для дальнейшего поиска. Оказалось, что Уотсона, Крика и Уилкинса дважды номинировали на Нобелевскую премию по химии и рассматривали их кандидатуры в 1960 и 1961 гг., а награждены они были в 1962 г. в области физиологии и медицины.
Почти всем известна значимость Нобелевской премии, но немногие знакомы с ее непростыми правилами и требованиями. Каждый год приносит целые ящики писем самовыдвиженцев и рекомендаций от лиц, самих себя назначивших рекомендателями; такие заявки даже не попадают на рассмотрение членами комитетов. Обычно для того, чтобы кандидатура вышла в следующий тур отборочного процесса, требуются рекомендации от лауреатов Нобелевской премии прошлых лет, а также от ученых, к которым комитет обратился с официальной просьбой предложить своего кандидата. Ежегодно в сентябре к составлению списков номинантов приглашаются специалисты из различных областей науки, представители органов государственного управления, деятели литературы и других сфер {1357}.
По установленным правилам ни при каких условиях премия не может быть разделена более чем на трех человек. В те годы, когда премия делится, денежный приз поровну распределяется между двумя или тремя победителями. Наибольшее разнообразие в этом отношении наблюдается в премиях по физиологии и медицине: за период 1901–2020 гг. 111 премий достались 222 лауреатам, из них 39 получил один человек, 33 – двое и еще 39 – трое {1358}.
Еще одно неочевидное правило – не присуждать Нобелевскую премию посмертно. Иными словами, награждаемый должен быть жив, чтобы приехать в Стокгольм и лично получить медаль в тот год, когда она вручается. Правда, были и отступления. До 1974 г. Нобелевская премия дважды присуждалась посмертно, но оба лауреата – Даг Хаммаршёльд (Нобелевская премия мира 1961 г.) и Эрик Аксель Карлфельдт (Нобелевская премия по литературе 1931 г.) были номинированы еще при жизни. С 1974 г., согласно уставу Нобелевского фонда, премия не может быть присуждена посмертно, кроме случаев, когда смерть наступила после объявления о ее присуждении {1359}.
Розалинд Франклин умерла в 1958 г. и никогда не номинировалась на Нобелевскую премию. Никого из других участников открытия ДНК не номинировали до 1960 г. Ее преждевременная смерть исключила любую возможность получения ею премии {1360}. Это служило обоснованием однозначного ответа на вопрос: «Почему Франклин не получила свою долю премии 1962 года?» Однако тому, что она не вошла в число лауреатов, сопутствовало еще одно прискорбное обстоятельство, которое не давало мне покоя с тех пор, как я вышел из архива Королевской шведской академии наук в солнечное стокгольмское лето.
Просматривая документы о номинациях на премию по химии за 1960 г., я обнаружил письма ряда видных деятелей-мужчин в пользу Уотсона и Крика. Чтобы сохранить гармонию в отношениях Кавендишской лаборатории и Королевского колледжа, Уильям Лоуренс Брэгг, к тому времени возглавивший Королевскую ассоциацию Великобритании, своим авторитетом добился включения в число лауреатов Мориса Уилкинса {1361}. Однако некоторые другие ученые из числа рассматривавших кандидатуры считали, что Уилкинс не заслуживает Нобелевской премии, и были против того, чтобы он разделил награду с Уотсоном и Криком.
Одним из возражавших был Лайнус Полинг. В марте 1960 г. он высказал свое мнение о предложении Брэгга выдвинуть на премию по химии Уотсона, Крика и Уилкинса. Полинг утверждал, что его коллега Роберт Кори должен разделить премию с Кендрю и Перуцем за исследование структуры полипептидной цепи белков. Признавая важность работы Уотсона и Крика, он отметил, что детальная структура ДНК не была окончательно выяснена, тогда как полипептидные цепи белковых молекул установлены в точности. А Морис Уилкинс, как считал Полинг, всего лишь продемонстрировал виртуозное получение высококачественных препаратов ДНК и их дифракционных рентгенограмм, но эта работа сама по себе не является достаточно существенным вкладом, чтобы его следовало включить в число награждаемых Нобелевской премией {1362}.
Остальные рекомендательные письма, касающиеся открытия двойной спирали, отражают разброс мнений. В 1960–1962 гг. было еще семь номинаций на Нобелевскую премию по химии и десять – по физиологии и медицине. В общей сложности одиннадцать из них предлагали только Уотсона и Крика, пять, включая номинацию Брэгга, – Уотсона, Крика и Уилкинса, и еще один человек предложил Крика и Перуца, но не Уотсона и не Уилкинса {1363}.
Мне доставило огромную радость разрешение пролистать огромные тома в черных кожаных переплетах, содержавшие эти номинации, написанные самыми выдающимися учеными того времени. Радость оборвалась, когда я осознал, что ни в одном письме не упоминалась работа Розалинд Франклин. Разумеется, она уже была мертва и не могла претендовать на награду. Но не следует забывать об элементарной порядочности. Если бы кто-нибудь из них хотя бы упомянул о вкладе Франклин, это никоим образом не умалило бы достижений Уотсона, Крика и Уилкинса, но было бы уместно, достойно и отвечало духу науки. Увы, ни один не удостоил ее признанием.
В рассказе Артура Конан Дойла «Глория Скотт», написанном в 1893 г., сыщик Шерлок Холмс употребил выражение «дымящийся пистолет», означавшее явную, неоспоримую улику {1364}. В архивах Нобелевской премии по химии имеется стопка листов бумаги, которые, хотя они и не являются такой уликой,