– Я познакомился с ним здесь в семидесятые, – продолжал он. – С ним, его женой и дочерью, спустя всего несколько месяцев после их переезда в Испанию. Старик мне никогда не нравился, но пришлось с этим смириться.
Он уже во второй раз назвал Хербста «стариком», но звучало это слово не ласково, как бывает в общении между друзьями, а скорее как не слишком хорошо сдерживаемая злость. Я задумалась, можно ли как-то воспользоваться его враждебностью, чтобы направить наш разговор в нужное русло.
– Он был немцем, – повторил он, – и всем, что с этим связано. Он был членом национал-социалистической партии в самые жуткие ее годы. Занимал руководящую должность в каком-то из ее отделов, не знаю каком. Именно там он и заработал большую часть своего состояния.
Мужчина вдруг отрицательно покачал головой, а потом – еще раз, будто ему только что пришла в голову какая-то идея и теперь он не знал, как от нее отделаться.
– Мой тесть был нацистом, – продолжал он. – Многие так в шутку называют своих родственников, но я могу сказать это в прямом смысле. Он был нацистом и оставался им до самой смерти. Время от времени я слышал от него такие жесткие высказывания, что они заставили бы побледнеть самого Фюрера.
Казалось, он был уверен, что нам доставляет большое удовольствие его слушать. В этом плюс общения с людьми, которые все потеряли: у них не осталось ничего, кроме слов, поэтому они склонны выкладывать такие подробности своей жизни, которые в других обстоятельствах предпочли бы скрыть.
– Его страстью были книги.
Он бросил эту фразу мимоходом, словно она не имела большого значения, однако произнося ее, не сводил с нас глаз, ожидая реакции. Затем он воспользовался моментом, чтобы допить виски большим, решительным глотком.
– У него их были тысячи, – сообщил он. – Самая большая библиотека из тех, что я видел в жизни. И дело было не только в количестве книг, которые он собрал, но и в том, насколько редкими были некоторые из экземпляров, хотя я не то чтобы большой знаток библиофильства. Хотите на нее взглянуть?
У меня возникло желание закричать и схватить этого мужчину за лацканы пиджака, умоляя его наконец показать мне эту роскошную библиотеку. Но вместо этого я лишь откашлялась и резко кивнула, прилагая такие явные усилия, чтобы не взорваться, что вряд ли смогла бы кого-то обмануть.
Впрочем, Вальдерроблес мне поверил или, по крайней мере, сделал вид, что поверил. Налив себе на дорожку еще порцию виски, он вновь изучил стакан на свет, будто хотел в чем-то убедиться. Совершив этот ритуал, он встал и небрежно махнул рукой, приглашая нас последовать за ним.
– Это здесь.
65
Библиотека выглядела величественно и была настоящим архитектурным чудом. Стены восьмиугольного помещения покрывали добротные, покрытые лаком деревянные стеллажи высотой метров в десять-двенадцать, доходившие до самого потолка. В нескольких местах были расположены передвижные лестницы, которые позволяли получить доступ к самым верхним полкам, до которых нельзя было добраться другими способами.
Если бы на них еще и стояли книги, было бы просто супер. Но тот факт, что на этих полках не было ни единого экземпляра, лишь усиливал ощущение запустения, исходившее от этого дома. Казалось, библиотека выла от одиночества. На какое-то мгновение она напомнила мне ту комнату без книг, которую я видела на Бебельплатц в Берлине: посвящение книгам, уничтоженным нацистами. Впрочем, она хотя бы излучала белизну и чистоту, в то время как библиотека Хербста скорее напоминала что-то вроде мавзолея.
Пройдя вперед и оказавшись в центре помещения, я окинула взглядом все эти пустые стеллажи, лишенные книг, которые придали бы им смысл. Толстый слой пыли и огромное количество паутины говорили о том, что прошло уже много времени с тех пор, как эта библиотека в последний раз служила хранилищем книг и знаний. Я почти слышала, как тихо плачут книги, когда-то занимавшие эти полки, но выселенные отсюда одна за другой. Олег озирался вокруг разинув рот. Вальдерроблес сделал несколько шагов вперед, плавно покачивая бокалом с виски, словно гордый церемониймейстер.
– Были времена, когда книги доходили до потолка, – рассказывал он. – А иногда их даже ставили в два ряда, чтобы побольше вместилось. Старик проводил тут большую часть времени. Ел, читал, а иногда даже спал прямо здесь, в окружении своей коллекции. Она была самой большой его ценностью. Там были книги на разных языках и практически на любую тему. Если не ошибаюсь, около тридцати тысяч экземпляров.
Он произнес это так, как будто на самом деле это число не казалось ему таким уж большим, а затем прошел в дальний конец комнаты, где стоял каменный камин, такой огромный, что в него мог бы легко поместиться взрослый мужчина. Внутри не было остатков пепла или сгоревших дров, словно прошло уже много времени с тех пор, как его в последний раз разжигали, чтобы обогреть эти стены, если вовсе использовали. Рядом с камином стоял набор кованых кочерег в таком прекрасном состоянии и таких блестящих, что, казалось, ими едва ли пользовались с тех пор, как кто-то поставил их сюда в самом начале.
Остановившись перед камином, Вальдерроблес молча на него посмотрел, как будто само его существование навевало на него давние и непостижимые воспоминания. Мне не пришлось спрашивать его, что случилось с роскошной коллекцией его тестя. Я и так догадалась, что за судьба постигла все эти книги: скорее всего, он продал их какому-нибудь перекупщику, чтобы получить деньги, которым он мог бы расплатиться со своими кредиторами. Но, видимо, он заключил невыгодную сделку либо заработанных денег оказалось недостаточно, чтобы погасить непомерные долги.
Где же теперь эти книги? Если они и правда представляли такую ценность, то должны были оставить хоть какие-то следы. Тридцать тысяч книг не могут просто взять и исчезнуть. К тому же, если у Хербста и правда хранились некоторые примечательные экземпляры, вроде тех, что когда-то были частью Библиотеки Еврейской общины Рима, то их продажа вызвала бы ажиотаж среди коллекционеров, которые хотя бы краем уха о них слышали.
Это навело меня на мысль, что на самом деле не все книги Хербста находились здесь, в пределах досягаемости этого пьяницы, расхаживавшего со скучающим видом человека, который уже рассказывал одну и ту же историю столько раз, что и сам перестал ей удивляться.
– У Хербста была еще одна библиотека?
Вальдерроблес взглянул на меня, наморщив лоб. Казалось, он в жизни не слышал