— Я смотрю, ты взбодрился, — сказал я, улыбаясь.
— Ну а чего мне? — ответил мне Максим. — Повезло мне тогда, под когти не попал. И ночью вот думал: разве можно после этого в шоке вечно пребывать да в страхе? Время, что мне было подарено, вот так зря тратить? Тут жить надо, радоваться, что новую ночь встретил, а не в штаны класть от воспоминаний!
— Да, Бог уберёг тебя тогда, — сказал Рома.
— Чистое везение, — буркнул в ответ Максим, но не смотря ему в глаза.
Они снова начали спорить о своём, но я уже не вмешивался. Спустя десять минут Андрей распределил нас по местам и мы заступили на смену.
День тянулся медленно и долго. Сегодняшний дозор прошёл в обыденном порядке, несмотря на то, что каждый из караульных – и в вестибюле, и на стене – за весь день не произнёс ни слова, не издал ни единого лишнего звука, а лишь молча вслушивался и всматривался в туман, стараясь всецело совладать со всеми органами чувств. Но ничего необычного не произошло.
И вот наступила ночь.
Мы с Максимом молча поднимались по лестнице центрального корпуса на четвёртый этаж. Другие, этажами ниже, уже начали обход. Выйдя к центру продольного и широкого коридора с низким потолком, мы остановились и осмотрелись. В руках у нас были ручные керосиновые лампы, а за плечами на ремешках свисали укороченные «калашниковы». Постояв так немного и осветив противоположные стены коридора, Максим обернулся ко мне и спросил:
— Ну, разделимся?
Я молча кивнул в ответ.
— Я влево, ты вправо. Обойдём корпуса и встретимся, — то ли предлагая, то ли ставя перед фактом, каким-то необычно тихим голосом проговорил Максим.
Он развернулся, выставив руку вперёд, и тёплый свет от его лампы пронзал скопившийся мрак коридора впереди. На миг мне показалось, что Максим от чего-то боится шагнуть вперёд – он всё стоял и всматривался, приглядывался как-то, будто бы не был уверен в том, что действительно пойдёт вперёд. Потом он еле слышно вздохнул и сказал, будто бы мне, будто бы самому себе:
— Ну, я пошёл.
И шагнул в темноту. Я некоторое время стоял на месте, светил в ту сторону, в какую шёл Максим, а потом развернулся и пошёл в противоположную. В отличие от нижних этажей, коридор на этом был практически полностью погружён во мрак. Единственный островок света располагался в десяти шагах от меня – привычный стол, стоявший у стены, а на нём коптила настольная керосинка. Противоположная же сторона коридора, куда пошёл мой напарник, была полностью укутана темнотой, и я сейчас обрадовался, что не мне придётся блуждать по ней. Та сторона и корпус, к ней прилегающий, вообще не освещены, и я лишь посочувствовал Максиму.
Тот уже скрылся во тьме, хотя его шаги слабым отзвуком всё ещё долетали до меня. Я молча шагал вперёд, держа керосинку под рукой, освещая себе стену справа, пол под ногами и потолок. Он был таким низким, что до него можно было дотянуться рукой, если встать на носочки.
Когда, наконец, и шаги Максима поглотила тьма, я почувствовал странную тоску на душе, ощутил себя словно брошенным здесь. Я чувствовал одиночество, и это чувство почему-то внезапно нахлынуло на меня, а потом так же внезапно отступило. Пройдя, наверное, шагов десять от центра, я остановился. Мне показалось, что в спину мне кто-то смотрит, чей-то пристальный взгляд. Не сразу заставив себя, я медленно обернулся, выставив вперёд лампу. Впереди сгущался мрак, но мне чудилось чьё-то внимание, не сползающее с меня. Я немного прищурился, чтобы всмотреться в темноту, и произнёс:
— Макс?
Но ответа не последовало.
Я простоял так некоторое время. Мне казалось, что Максим сейчас стоит там, подальше от меня, и, возможно, решил меня как-то разыграть. Я водил светом фонаря, рассекая тьму, потом сделал пару неуверенных шагов назад.
— Да не, бред какой-то, — сказал я про себя, после чего развернулся и пошёл дальше.
Ощущение чьего-то бдительного взора не оставляло меня; с каждым шагом оно, словно паря в пустоте следом за мной, становилось всё острей. Дойдя до поворота в другой корпус, я ещё раз обернулся, осмотрелся, но за мной расстилался только мрак, рассеянный лишь в паре шагов от меня светом стоящей на столе керосинки.
Войдя в другой коридор, резко сузившийся, к ощущению безмолвного преследования добавилось ещё и неприятное чувство замкнутости. Я шёл медленно, не спеша, стараясь шагать не громко, но звук моих шагов как-то неестественно приглушался, словно сжимающийся в невидимом вакууме. Я старался отогнать от себя странное наваждение. Возможно, события последних дней изрядно расшатали мои нервы, и сейчас моё воображение решило сыграть со мной в издевательскую игру. Не более того.
Я шёл и освещал стену справа от себя. В противоположную сторону текли запертые двери аудиторий. Здесь никто не жил, все старались ютиться поближе к земле, к коворкингу, а здесь же царили постоянное безлюдье и тишина. Пройдя мимо очередной двери и столика со свечой, что стоял с противоположной стороны, краем глаза я заметил что-то странное, что-то неестественное... Остановившись, я посмотрел на стену. Обычная стена, на которой в неровном свете отображалась моя собственная тень. Она, как и я, замерла на месте, и в какой-то момент мне показалось, что её плечи приподнимаются как-то не так, не в такт моим собственным после каждого моего вздоха. Я присмотрелся внимательней, стараясь разглядеть более отчётливо, но потом одёрнул себя. Тень моя неровно исходила от огонька свечи, и любое слабое дуновение колыхало огненный язычок, что и вызывало колебания самой тени. Я опять выругал своё собственное воображение и побрёл дальше.
Прошёл ещё одну дверь и остановился возле следующей, подсвечивая табличку. Именно здесь Константин Александрович решил обустроить свою библиотеку. Но почему именно тут, а не в более людном месте? Одному здесь было как-то неуютно, хоть и бояться было нечего. Не думаю, что твари способны грызть ходы в толще стен и вылезать наружу на высоте четырёх этажей от земли. Но какой-то неприятный осадок от нахождения здесь присутствовал.
Простояв у таблички с номером аудитории некоторое время, я обернулся и посмотрел на исходящую от моей лампы тень на противоположной стене. И только сейчас я заметил, что с ней что-то не так. Тень эта