Однако поцелуи и давно забытое мною ощущение в руках женского тела взбудоражили меня и приподняли настроение.
Я шел домой в темноте, не чувствовал холода, хотя был в одной гимнастерке, и во весь голос пел:
Вечерний звон. Вечерний звон!
Как много дум наводит он.
О юных днях в краю родном,
где я любил, где отчий дом.
И как я, с ним навек простясь,
там слушал звон в последний раз 415.
В морозном воздухе звонко разносилась песня, пропадая в сопках и уносясь к светлым морозным звездам этого безлюдного края.
Сижу дома у маленькой коптилки. Герман болтает у коммутатора с девушками из Ильинки, Садовин и Майоров легли спать, Зубилов уехал на «Антенну», а гвардеец пошел давать под хвост.
Ему в этом отношении везет. Как только мы приезжаем на место, где есть женщины, он в первый же день находит себе напарницу, независимо от возраста, наружности и репутации, и каждую ночь спит с нею в ее же квартире. Он молод, сероглаз, краснощек – человек довольно приятной наружности, прилично одет, а главное – офицер с тремя звездочками 416. Внутренне он, как говорит Герман, чалдон 417 чалдоном, но это не интересует его поклонниц, и он, в общем, пользуется у женщин большим успехом.
8 октября 1945 г.
Всю ночь спал тревожно, много раз просыпался и видел массу снов. Первый сон: будто я в дремучей тайге и там уснул. Проснулся в глухую ночь. Кругом слышны шорохи зверья, из кустарников светились волчьи глаза, и вдруг я почувствовал, что у моего бока лежит теплый зверь, и вдруг я ощущаю, что он начинает меня грызть за голову и шею. Я стал кричать и звать на помощь.
Меня разбудил дежуривший в другой комнате у коммутатора Герман и спросил, что я кричу.
Я рассказал ему сон.
Остальные сны с местом действия в Москве. Их много.
Я видел какую-то девушку-блондинку, пришедшую гулять с детишками из детсада. Эта девушка в белом платье соблазняла меня. Показывала мне голые ноги, поднимая юбку, или, садясь, растопыривала ноги. Я видел, что у нее не только между ног были черные волосы, но и ноги от самых коленей были покрыты ими. Мы искали место, где бы предаться половой любви.
Затем мне снилось, что я обедал в какой-то столовой. Поев первое, я пошел за вторым, и девушка-официантка спрашивала, что мне подать, котлеты или лягушек. Мне подали какое-то заливное. Когда я стал есть его, пытаясь разобрать, лягушки это или нет, ко мне присоединились мужчина слева и женщина справа. Они ели и говорили, что это не второе, а бесплатная закуска. Затем я встречался с Вольновым и его женой у какого-то магазина. Вольнов, к моему удивлению, был в прекрасном костюме и в шляпе кофейного цвета.
Потом с Кутловым и другом детства Костей Цымбал мы где-то у забора, которым был огорожен сквер, на перекрестке улиц сидели у чистильщика сапог и пили водку. Здесь оказались две пожилых женщины. Они просили у нас водки. Мы угостили их, и одна женщина решила погадать мне. Она вынула две карты: червонного короля и трефовую даму, подняла руку с королем, и перед моими глазами проплыл огромный мой портрет с повязкой на глазах. Глаза были завязаны большим платком так, как это делают при игре в жмурки. Женщина сказала: «Вот так ты живешь».
Потом она подняла даму, и я увидел такой же большой портрет Тамары Андреевны. На глазах ее была маленькая и прозрачная, как вуаль, повязка. В ее голую спину был всажен огромный шприц. Я разбил стеклянную трубку шприца, и оттуда стала идти какая-то ужасная копоть. Гадалка сказала: «Вот так эта женщина будет коптить всю жизнь».
Я знаю, что ехал к Тамаре, и от этого предсказания у меня стало горько на душе. Я ужасно расстроился и не заметил, как потерял документы. Был уже вечер, я направлялся ночевать к сестре. Нужно было проходить заставу НКВД. Я хватился документов, а их у меня не оказалось. Я очень волновался и пытался найти какую-либо лазейку, чтобы обойти заставу и попасть к сестре.
10 октября 1945 г.
Через час покидаем «Альт» и направляемся на «Антенну». Свою картошку, капусту и другую мелочь мы отдали бедной соседке, а она нам притащила за это 2 десятка яиц, полуведерный чайник молока и кг. 3 семечек. Сарай мы продали за литр водки. Думаем выпить и трогать в путь.
Вечер. Находимся у Сперова в Руновке. Ужасно ноют ноги. Нас обогнали три машины, но шофера, как обычно, оказались сволочами и не взяли нас. Так мы и прошли 26 км пешком. Дорога пролегает среди сопок, покрытых кустарниками, разукрашенными всеми наборами осенних красок. Но мы не замечали этого, т. к. идти было тяжело.
Шли мы так: проходили 5 км, садились, закуривали и отдыхали несколько минут, затем двигались дальше.
Когда прошли 16 км, мы вдруг увидели на дороге хорошо упитанную вороную лошадь. Она была военной, что было заметно по подстриженной гриве. Лошадь вела себя странно. Она кружилась по дороге, обнюхивая землю.
Мы стали подходить к лошади, я посвистал. Лошадь заржала и пошла к нам. Подойдя к ней, мы стали ее ласкать и похлопывать. Лошадь была рада нам и стала обнюхивать нас. И тут мы заметили, что этот вороной конь совершенно слепой. У него были совершенно белые зрачки. Нам как-то сразу стало жаль коня, и мы решили взять его с собой. Зубилов снял пояс и одел коню на шею. Я взялся за пояс с другой стороны, и мы тронулись вперед: я с одной стороны, Зубилов с другой, посередине конь и в стороне Герман. Конь шел послушно и переменно обнюхивал то Зубилова, то меня. Так мы прошли с километр, потом я решил, что на этом коне можно же ехать верхом. И вот я сижу