Именно древние патриоты – традиционалисты распяли Бога, но освободили разбойника: последний, безусловно, куда ближе идейно, чем Тот, кто учит прощению и любви. С такой проповедью Он бы и сейчас не долго проходил на свободе.
В родоплеменной религии нравственные критерии подчиняются исключительно субъективным понятиям «свой и чужой». Это порождает двойную мораль, очевидные противоречия которой не вызывают вопросов, но кажутся совершенно естественными. Оценки действительности носят полярный характер: можно быть или с нами, или против нас, и малейшее сомнение трактуется, как предательство. Милитаризм, свойственный родоплеменным культам, уничтожает любые гуманистические смыслы, возводя вместо храмов устрашающие капища войны и беды; в них входят, попирая захваченные у врагов трофеи, не за преображением и совершенством; тут молятся не о любви, но, отыскав среди множества полубогов подходящего покровителя, просят о смерти врагов и вечной славе воинов своего племени».
…Незаметно минуло лето; август перевалил за вторую половину. Воздух по утрам стал прозрачен и свеж; Егор явился с арбузом. То тут, то там в густой темной зелени краснели точки рябиновых ягод или мелькала ранняя желтизна, предвестье неминуемой осени.
Однажды Оксана, вопреки обыкновению, зашла не днем, а под вечер. Она была молчалива; мы стояли на лоджии и смотрели, как раскаленная медь заходящего солнца, дробясь, отражается в окнах далеких высоток.
– Егор сегодня отправился на ночь к друзьям. А Олег в Москву поехал, – наконец сказала Оксана. – Позвали на интервью.
– Ясно, – отозвался я. – Как он?
– Да, в общем, без изменений. Рассылает резюме. Смотрит «Игру Престолов» на английском. Подумывает заняться коучингом, но все никак не решится.
Она помолчала, глубоко затянулась и сообщила с усмешкой:
– Мой проект не приняли. Сегодня было последнее совещание. Шеф сказал, что мы еще не готовы к тому, чтобы ослабить контроль хотя бы до уровня проектного управления. Проблема в том, что такая готовность сама по себе никогда не настанет: ты либо оставляешь людей в рамках директивной модели, либо даешь им возможность научиться самостоятельно принимать решения: да, косячить при этом, скорее всего, совершать ошибки, но все-таки делать собственные, а не бездумно масштабировать чужие.
– К сожалению, люди в своем большинстве охотно обменивают свободную волю на безопасное послушание, – заметил я. – Не нужно ничего решать, не нужно нести риски за такие решения. Диктатура не существует только лишь потому, что так нравится самому диктатору, но и потому, что его подчиненных вполне устраивает положение дел. Оскорбляют и бьют в морду – зато защищают и кормят; унижают – но за стабильный оклад; в тюрьме – но за каменной стеной. И этого не исправить только начальственным распоряжением: Христос сказал как-то людям, что отныне они Богу не рабы, а друзья, но миновала пара-тройка веков, и публика по привычке принялась подползать к Нему исключительно на коленях. Людей действительно нельзя оставить вдруг без привычного управления, нужен последовательный и очень деликатный процесс селекции и воспитания, который долог и труден. Куда быстрее и проще плюнуть на все и снова начать управлять при помощи угроз и насилия.
– Согласна, – отозвалась Оксана, и добавила, – знаете, вы очень хорошо говорите, как будто бы пишите. Я раньше не замечала. Хотя мы раньше и не общались так много. Сейчас почти никто уже так красиво не говорит.
– Спасибо.
Мне стало неловко, как будто я присвоил что-то чужое, а выдаю за свое. Или наоборот?..
– Что теперь станете делать? Уволитесь?
Оксана покачала головой.
– Ну уж нет. Мой папа сказал как-то, что уходить нужно тогда, когда уже ничего не можешь улучшить на своем месте. А я еще намерена побороться. Если получится провести культурную трансформацию в рамках отдельной и не самой большой корпорации, то, может быть, и наш мир не так уж и безнадежен? Как вы считаете?
– Может, и не безнадежен, – ответил я. – Но почти безнадежно запущен.
Егор как-то спросил у меня, почему у вас нет субквантовых звездолетов. А я ответил ему, что их и быть не может у цивилизации, поглощенной потреблением и войной. Вы могли бы стать нами, если бы вовремя изменились. У нас точкой культурной бифуркации стало окончание Второй мировой войны, когда социально-психологический шок и отторжение фашизма с его ущербным культом войны и традиции привели к резкой общественной трансформации. Мы сделали из самой ужасной войны в истории человечества выводы, а вы из нее нарезали пропагандистских клише, чтобы продолжать в том же духе.
Сама по себе патриархальная культура есть один из нормальных этапов развития общества; она существует с того момента, когда вольные охотники и собиратели осели на земле, и выживание человека стало зависеть не столько от его личных способностей и навыков, сколько от недвижимого имущества для производства еды. Это имущество, землю, можно было обрабатывать, а можно было захватить и заставить это делать других. Так зародилась власть в ее изначальном виде: группа хорошо вооруженных, воинственных психопатов, которые пугают землепашцев то собой, то другими психопатами при поддержке священников и шаманов. Эта культура эффективна и пассионарна в короткий период развития, а далее продуцирует социальное выгорание, агрессию, коррупцию, технологическое и культурное отставание, и критически нуждается в войне для поддержки собственного существования. При этом не имеет значения ни экономическая модель, ни политический строй: культура есть общий базис и непременно проявится под всеми надстройками. Именно поэтому ни одной революции не удалось совершить культурной трансформации, но лишь заменить одну тиранию на другую, причем чаще всего еще более горшую.
Реальное эволюционное развитие общества у вас продолжало идти параллельно существованию господствующей культуре, вследствие чего будущее сейчас наступает неравномерно: технологически и социально люди готовы к иным моделям общественного и политического устройства, но консервативная культура блокирует возможности к трансформации, и даже тогда, когда в недрах транснациональных компаний или считающихся прогрессивными правительств формируется осознание необходимости изменений, их реализация планируется на основе древних репрессивных моделей: постоянно запугивать то войной, то чумой, и совершенствовать при этом системы контроля над гражданами, чтобы вместо перехода к свободе только затвердить в абсолюте архаическую сословную иерархию. Это рычание динозавров на приближающийся метеорит.
– И как долго это может продолжаться? – спросила Оксана.
Я пожал плечами.
– Может быть, десятилетия, а может быть, годы. Вопрос только в том, что произойдет раньше: адепты консервативной иерархической власти смогут остановить процессы культурной эволюции и при помощи технологий возьмут человечество под полный контроль, или эволюционные изменения