Зенха выглядел изумленным, как и офицеры рядом с ним.
– После всего, что произошло, всего, что я сделал, вы протягиваете мне руку? Все прощено и забыто?
– У нас есть министры пропаганды, чтобы переписать то, что произошло. Брак между нами объединит Империю без дальнейшего кровопролития или разрушения. – Принцесса прищурилась. – И это нужно сделать быстро.
Рыжеволосая женщина поморщилась, затем наклонилась ближе, чтобы прошептать что-то на ухо Зенхе. При этом она продолжала свирепо смотреть на Уэнсицию. Зенха выслушал с полным вниманием, затем кивнул и сказал:
– Вы выдвинули интересное предложение, принцесса Уэнсиция Коррино. Я рассмотрю это как возможное быстрое и эффективное решение, но не могу действовать опрометчиво. Позвольте мне проконсультироваться с моими офицерами. – Он поднялся со своего места, заканчивая дискуссию. – И не забывайте, что наше оружие все еще нацелено на Императорский дворец. На всякий случай.
– У меня тоже есть мощное оружие, – напомнила она.
Зенха и его сопровождающие вышли из конференц-зала, в то время как Уэнсиция осталась сидеть, размышляя. Охранники-сардаукары смотрели на нее с едва скрываемым удивлением, и она знала, что если мятежный командир действительно согласится на ее предложение, то ее величайшей битвой будет разговор с отцом после церемонии.
Гнев – мощная сила. Если направить его внутрь себя и сдерживать слишком долго, он может разрушить душу. Но если гнев направлен вовне, на тщательно выбранную цель, он становится эффективным, даже решающим оружием.
Когда Чани со своими спутниками возвратилась в ситч после злоключений в Арракине, она никак не могла прийти в себя. Она чувствовала себя дезориентированной – такого с ней еще никогда не случалось.
Вернувшаяся группа сняла пыльные накидки и дешевые конденскостюмы. Чани вздохнула с облегчением, расстегнув крепления и ослабив ремни. Все это время ей было трудно дышать.
Джемис стянул свой конденскостюм, в спешке порвав несколько плохо прошитых швов. Он с отвращением взглянул на кучу тряпья под ногами.
– Какое счастье, что я наконец избавился от этого куска дерьма! Очень плохое качество! Потеря влаги чересчур велика.
– Ну, по крайней мере, эти костюмы помогли нам добраться домой, – сказала Чани.
Хоуро сбросил свой конденскостюм на пол и пинком отправил его в угол.
– Может, их удастся заново продать дуракам на арракинском рынке.
– Я больше туда не вернусь, – категорически заявил Джемис.
– Я тоже, – согласилась Чани. Она чувствовала заботу своего народа и ценила толстые каменные стены, которые скрывали племя на протяжении многих поколений. Но теперь смотрела на это место по-другому.
Обитатели ситча с радостными криками собрались вокруг, желая услышать их рассказы. Воздух уже полнился слухами, как мошкарой. В другой раз вернувшимся партизанам могло прийти в голову преувеличить опасности, с которыми им пришлось столкнуться, но сейчас в приукрашивании не было необходимости. Чани и ее товарищей ждала ужасная казнь, если бы не загадочное чудо, совершенное дочерью Императора!
Пока раздавали еду, древнюю преподобную мать Рамалло внесли в паланкине в зал собраний. Она прохрипела:
– Вселенная допускает много несправедливостей, но иногда они столь велики, что даже Бог не в силах это стерпеть. Человеку дают увидеть верный и праведный путь, даже если он сам этого не понимает. Вот почему вы на свободе.
Другие фримены ответили на это певучими молитвами. Хоуро поднял бокал с меланжевым пивом, желая произнести громкий тост.
Несмотря на радостное настроение, Чани чувствовала себя слишком выбитой из колеи, чтобы радоваться приему. Когда отец брал ее с собой в Арракин под видом своего помощника, ей это не понравилось. Она позволила брату уговорить себя на эту дурацкую затею с покушением только потому, что верила в него. Она по-прежнему любила Хоуро, но отныне ее будет не так легко вновь сбить с пути. Он ведет себя слишком импульсивно, подвергая опасности жизнь других фрименов.
Уже в свои четырнадцать Чани пережила множество опасностей, но никогда так ясно не осознавала свою смертность, и теперь не чувствовала себя в безопасности даже в ситче, среди всех этих знакомых людей.
Брат и его товарищи воспринимали все это совсем иначе. Они смеялись и перекрикивались друг с другом через столы, будто ощущали себя бессмертными. Они рассказывали истории, насмехались над опасностями, с которыми им пришлось столкнуться, хвастались тем, чего, по их мнению, они достигли. Джемис издал громкий радостный возглас, который подхватили другие присутствующие в зале.
– Император Шаддам больше никогда не будет спать спокойно! – выкрикнул Хоуро. – Он решил сбежать и спрятаться на Арракисе, потому что боялся убийц в Императорском дворце, но мы показали ему, что повсюду в галактике его может подстерегать опасность. Куда он теперь сбежит?
Тут по толпе пронесся шепот, и головы повернулись в сторону входа, где появился человек в одеянии пустынника. Он откинул пыльный капюшон и тряхнул песочного цвета волосами.
– Лайет, – пробормотал кто-то.
– Лайет, – воскликнул кто-то еще. – Лайет!
Чани поднялась с места, улыбаясь отцу.
Планетолог обвел взглядом лица присутствующих. При виде дочери выражение его лица смягчилось.
– Ты цела, – тихо сказал он, затем повысил голос: – Вы все выбрались! Я сам разговаривал с принцессой Ирулан, молил ее о пощаде, просил вмешаться. Вижу, кое-какие мои слова до нее дошли. – Ученый вдруг помрачнел: – Это была идиотская затея, вы едва не погибли!
Мысли Чани в смятении закружились.
Хоуро фыркнул:
– Выходит, это ты купил нашу свободу?
– Я не говорил, что я за это заплатил.
– Значит ты, похоже, действительно на поводке у Императора.
– Моя служба Империи – это то, что спасло вам жизнь! – рявкнул Лайет в ответ. – Не принижай того, чего не понимаешь!
Возбужденные разговоры в зале начали затихать. Несмотря на радость от возвращения группы, люди ощущали неловкость от напряженности в отношениях уважаемого Лайет-Кайнса с приемным сыном.
Хоуро откинулся на каменную скамью и сделал глоток меланжевого пива.
– Мы попытаемся еще, и в следующий раз у нас все получится. Император по-прежнему здесь – и пока он опять не сбежит, он уязвим для нас.
Лайет нахмурился с таким глубоким разочарованием, что это больше напоминало отвращение.
– Я думал, что неудача предостережет тебя, а не сделает еще более самонадеянным.
– Ты не понимаешь, – вмешался Джемис. – Мы сражаемся за Арракис.
– О, я все понимаю, и тоже сражаюсь за Арракис, но не таким дурацким образом, чтобы это наверняка стоило жизни.
– Мы смотрим на это по-другому. – Хоуро встал и покинул переполненный зал. Джемис и еще несколько человек последовали за ним.
Чани, напротив, подошла к отцу. Он неловко обнял ее,