– Сын в Америке, в Сиэтле, по-моему. Он на два года старше нас с Маринкой. Ему двадцать восемь. Тоже в педе учился, на физвосе вроде.
– Что он делает в Сиэтле?
– Там филиал нашей компании. Он его директор.
– А жена Грабова?
– Тетя Света? Она в Южном живет. У них там дом.
– Понятно, Ольга. Теперь вопрос совсем о другом. Вы во время этого злосчастного банкета фотографировали?
Ольга замерла, напряглась и вцепилась худенькими загорелыми руками крест-накрест в свои подростковые еще плечи.
– Да. А что?
– Где эти фотографии?
– Я не знаю. В смысле, знаю – они в фотоателье. Я не забирала их еще.
– Мы знаем, что вы не забирали. Вчера попытку их забрать сделали другие. Четыре человека – двое японцев (или, как вы предпочитаете говорить, япошек) и двое русских (или, как я предпочитаю говорить, «совков»).
– Я… не знаю… Понимаете…
– Что я должен понимать?
– Я про эти фотографии после всего, что случилось, совершенно забыла. Просто из головы у меня они выскочили после того, как я дядю Лешу мертвым увидела. А вчера вдруг вспомнила. Но тогда уже у дома машина дежурила, и выйти я не смогла.
– А почему вы своих хозяев не попросили? У вас с ними как, кстати, отношения?
– У Сайто-санов? Да их нет вторую неделю. Они пенсионеры. Отношения у нас с ними прекрасные, они милые люди. Какие-то дальние родственники Осаки-сана… Они уехали в Кобэ. Там у них заболел кто-то, они собрались и уехали. На машине до Томакомая, а там на пароме до Акиты, и после – через весь Хонсю по шоссе.
– И за фотографиями вы не пошли?
– Ну нам же сказали, что можно только на работу. А Акира-сан сказал, что как минимум до понедельника работы не будет. Он ресторан закрыл пока. Хотя я ему звонила и поняла, что повара сейчас там. Но клиентов до следующей недели не принимаем.
– Значит, квитанция на пленку у вас?
– Конечно.
Ольга протянула руку к лежавшей на полу около стола белой сумочке на длинном ремне, достала потертый, но дорогого вида бумажник из крокодиловой кожи и вытащила из него сложенную в несколько раз бумагу. Я развернул ее, и бумажка, как ни странно, действительно оказалась квитанцией на получение проявленных пленок и отпечатанных фотографий в злополучной мастерской «Фудзи Колор».
– Скажите, а зачем вы в субботу их пошли сдавать на проявку? Вы же были потрясены смертью Грабова.
– Машинально как-то. Вышла из ресторана после утренних дел, в голове все кругом шло, автоматически потопала к остановке автобуса. Вижу – мое фотоателье. Я там всегда фотографии печатаю. Ну и сдала, в общем.
– А почему вы так вздрогнули, когда я про фотографии спросил?
– Там же дядя Леша еще живой. И тот, кто яд ему подложил, там тоже должен быть.
– Вы сами-то, к слову, как думаете? Кто мог отравить Грабова?
– Не знаю. Все говорят, Игнатьев. Вы ведь уже знаете об этом, да?
– Кто это «все»?
– Ну у нас в ресторане. Марина тоже говорит, она в городе слышала.
– Марина ваша, я гляжу, злостная нарушительница режима! Бегает туда-сюда!
– Да нет, что вы! Вчера один раз выбежала на час и сегодня вот один раз. Я же говорю, у парня ее проблемы какие-то.
– А как вы думаете, что теперь с компанией Грабова будет?
– Вы вот фирму все время дяде Леше приписываете, но все-таки формально ею наши с Мариной отцы управляют. Они живы-здоровы, тьфу-тьфу-тьфу. – Ольга постучала по краешку журнального столика. – Так что продолжит фирма работу. Тем более теперь, когда с этим ежом дела начинаются…
– С каким ежом?
Я покосился на Ганина – он ведь слышал уже про этого ежа от Сырова. А морской еж – продукт подороже краба будет.
– Морской еж. Ну «уни» по-вашему.
– Я знаю, как по-русски «уни». Что за дела с ним начинаются?
– А вы что, не знаете?
– Представьте себе, Ольга, не знаю!
– С этого года Алексей Владимирович хотел свой бизнес расширить и сюда начать не только краба привозить, но и ежа. Дохода еж приносит больше, да и конкуренции по нему меньше.
– Что значит «конкуренции меньше»?
– Ну краба сейчас в путину в нашей подзоне – ну в охотоморской то есть – больше тысячи судов добывают. А на еже меньше пятнадцати работают. Для них оборудование нужно специальное, ныряльщики нужны. Вот дядя Леша и планировал это дело организовать.
Тут наконец-то вновь подал голос Ганин. Я видел, как не терпится ему вставить свое лыко в каждую из строк моей мирно текущей беседы с Ольгой, и здесь он не утерпел и перебил меня своим ребром поставленным вопросом:
– А ваш дядя Леша был в курсе того, что с ноября девяносто девятого промысел морского ежа в России на Южных Курилах запрещен? Ни для внутреннего рынка, ни для внешнего его добывать нельзя. Об этом ваш дядя Леша знал?
– Вот вы прямо как Игнатьев говорите! И не поверишь даже, что вы учитель!
Это замечание одинаково глубоко кольнуло нас с Ганиным. Мы бросили друг на друга цепкие, всеохватывающие взгляды полного взаимопонимания, и я спросил:
– А что, Игнатьев в курсе ежа?
– Дядя Леша говорил, что Игнатьев в курсе всех его дел за последние три года. Как он здесь появился, так у Алексея Владимировича проблемы начались серьезные. И с ежом он, конечно, ему палки в колеса вставлял. Собирался вставлять то есть.
– Но ведь на пятничном банкете они сидели рядом, ели-пили вместе, дружно и весело…
– А дядя Леша не ссорился с ним. Он вообще редко с кем-то ссорился. И внешне у них отношения нормальные были. Только и дядя Леша, и дядя Андрей, Маринин отец, и мой папа – они все знают, что Игнатьев в Москве против них выступает. Он ведь там не последний человек.
В этот момент в прихожей раздался легкий шум, и слева, из-под лестницы на второй этаж, вынырнула стройная брюнетка небольшого роста с короткой стрижкой, в ярко-красной футболке и синих джинсах. Ольга повернулась к ней.
– Ой, Маринка! Вернулась?.. Ой, ну куда ты в грязных кроссовках-то?
Она замахала руками на подругу, которая на цыпочках перебиралась от задней двери в прихожую. На ногах у нее были сильно запачканные грязью бело-розовые «Найки».
– Марин! Ну что тебе, разуться, что ли, трудно? Я же с утра полы помыла! Ты же знаешь!
Марина ответом подругу не удостоила, зато пристально осмотрела нас с Ганиным большими карими глазами, и мое мужское начало подсказало, что своей блеклой подруге Ольге по женской части Марина даст сто очков вперед. Налицо классический вариант двух не разлей вода подруг, построенный по традиционной