«Все-таки, должно быть, эти разбойники здесь не настолько опасны, если этот старик монах может так спокойно спать. Должно быть, в самом деле против них приняты меры», – решила она и, согревшись, заснула.
Она проспала бы долго, но поезд остановился на большой станции Бургос. По платформе бегали кондукторы и выкрикивали название станции. Наконец рабочие в блузах распахнули двери купе и стали переменять грелки.
Проснулись и монах с Николаем Ивановичем. Монах зевнул, почесал у себя грудь и произнес:
– Бургос… Фонда… Сзенар… Супе… Ужин… Ужин, сеньора… – обратился он к Глафире Семеновне.
– Мерси… Бог с ним! – махнула ему та рукой.
Услыхав слово «ужин», Николай Иванович сказал жене:
– А я, душечка, с удовольствием бы перехватил чего-нибудь кусочек…
– Не может быть, чтобы ты есть хотел. Знаю я, какой это кусочек! Кусочек из бутылки, – ответила Глафира Семеновна.
– А отчего бы и не погреться, если кто пьет? Вы пойдете, падре? – спросил он монаха, щелкнув себя по галстуку.
– Си, си, кабалеро! – кивнул тот, надел на голову свою шляпу с широчайшими полями и стал вылезать из купе.
По уходе мужчин Глафира Семеновна открыла окошко в купе и стала смотреть на платформу станции. Было очень холодно. Местная октябрьская температура приближалась к петербургской октябрьской температуре. Бургос расположен на высокой нагорной площади и окружен со всех сторон снеговыми возвышенностями. Железнодорожная прислуга бродила закутанная шарфами, в фуфайках. Некоторые были в коротких испанских плащах (capo), в полосатых одеялах, накинутых на плечи и зашпиленных у горла. Темнота на станции и здесь была идеальная. Только три-четыре фонаря освещали платформу да окна освещенных вагонов поезда. К окну Глафиры Семеновны подошел нищий с потухшей сигарой во рту и в фуражке и заиграл на гармонии. Глафира Семеновна махнула ему, чтобы он ушел, но он не уходил и продолжал играть. Минуты через две к нему подбежал оборванец мальчишка и стал подпевать. Игра и пение раздражали нервы Глафиры Семеновны. Она подняла стекло и спряталась в вагон. Пение и звуки гармонии не прекращались и, даже мало того, послышался еще голос – женский. Наконец заревел бас. Согласие в пении не было никакого. Выходила какофония. Пришлось откупиться. Глафира Семеновна выглянула в окно и подала нищему гармонисту две медные монеты по десяти сентьемес. Нищий прекратил играть на гармонии и ушел, но мальчишка и пожилая женщина продолжали петь без гармонии и пели еще громче. Пришлось и им дать по монете, чтобы они ушли.
Они отошли, но соединились с гармонистом у соседнего вагона и опять запели свое трио под гармонию. Глафира Семеновна видела, как кто-то из пассажиров, очевидно проснувшийся от сна, швырнул в них половинкой лимона и попал мальчишке прямо в голову, но и это не помогло: нищие продолжали петь, а мальчишка показывал кулак.
Николай Иванович и монах вернулись. Оба они были раскрасневшиеся, с узенькими глазами. Николай Иванович принес жене конфет в коробочке, но она, видя его изрядно пьяного, раздраженно сказала ему: «Убирайся к черту» – и не взяла конфет.
– Это марципан… Совсем как наш марципан из орехов… – бормотал он заплетающимся языком и, положив себе в рот конфетку, стал ее жевать.
Монах принес из буфета три копченые рыбы вроде наших морских сижков и изрядный хлебец и принялся их есть. Одну из рыб он предложил Глафире Семеновне.
– Нон… Мерси… – резко сказала она, отвернулась от монаха, легла на диван лицом к спинке и пробормотала про монаха: – Эка прорва! Вот прорва-то! Не может человек наесться.
– Он, душечка, на станции большую полоскательную чашку винегрета съел, – заметил Николай Иванович. – Хересу столовый стакан выпил.
– Молчи, безобразник. Ты такой же ненасытный, такая же прорва… – послышался ответ.
Поезд несся на всех парах. Глафира Семеновна закуталась с головой в платок и спала крепко. Часа через два была опять большая станция с продолжительной остановкой на ней – Бента-де-Баньос. Это была узловая станция. От нее шли железнодорожные линии на Сатондер и к португальской границе. Глафира Семеновна не просыпалась, хотя на станции стучали по колесам, громыхали ящиками, кричали, переругиваясь друг с другом. Николай Иванович и монах, проснувшись, бегали в станционный буфет и выпили там по большому стакану содовой воды с коньяком. Монах принес какое-то месиво из печеных яблок и теста на бумажной тарелочке; съел его и заснул.
Остановка на большой станции Валлядолид (главный город Старой Кастилии) промелькнула уже ни для кого не заметной. Спали и супруги Ивановы, спал и монах.
Только на станции Медина-дель-Кампо проснулась Глафира Семеновна от стука. Уж рассвело. Горы виднелись только издали в легких очертаниях. Из-за них всхолило красное солнце. Глафира Семеновна взглянула на спящих мужа и монаха и невольно улыбнулась. Николай Иванович совсем свалился на уткнувшегося лицом в угол дивана монаха, обнял его за стан и лежал головой на его широкой спине, как на полушке. Глафира Семеновна тотчас же открыла двери купе и вышла на платформу. Из вагона третьего класса вылезали жандармы и направлялись в станционное помещение.
«Ну вот… значит, горы проехали и опасность уж кончилась», – радостно подумала она, прошлась по платформе, напилась ключевой воды, продаваемой девочкой из большого глиняного кувшина, заткнутого пучком травы, купила себе винограду и вдруг увидала на соседнем вагоне на стекле надпись «туалет», чему несказанно обрадовалась.
«Ну, слава богу! Наконец-то можно поправиться, умыться и причесаться», – мелькнуло у ней в голове. Она попробовала отворить дверь, ведущую в отделение «туалет», но дверь была заперта. Подскочил услужливый кондуктор в плаще, вынул из кармана ключ, отворил отделение и любезно распахнул перед ней дверь, проговорив что-то по-испански.
Глафира Семеновна вошла в отделение, а кондуктор тотчас же захлопнул за ней дверь.
Минуты через две поезд тронулся.
– Ах, ах! Что же это! Стойте, стойте! Остановитесь! – испуганно закричала Глафира Семеновна, бросаясь к двери, но дверь была заперта. Она хотела опустить стекло в окне, но стекло не опускалось. Из окна туалетного купе нельзя было даже ничего видеть, что происходит извне, ибо стекло было матовое. – Господи, что же это такое! – вырвалось у Глафиры Семеновны, и она даже заплакала.
58
Следующая станция, на которой остановился поезд, была Гомец-Нарро. Приближались к Мадриду. Мадрид отстоял уже всего только на девяносто километров. Вдали можно было видеть новую цепь гор. Показывались верхушки Гвадорамы, позлащенные восходящим солнцем. На этой станции проснулся и Николай Иванович. Открыв глаза, он, к ужасу своему, увидел, что жены его в купе нет. Он выскочил на платформу – но и там ее не было.
«Осталась…