— Знаешь, о чем я думаю, глядя на тебя? — скользнув к Тине, обреченно ожидающей приговора, спросил я. А когда она отрицательно мотнула головой, ласково прикоснулся к загорелому предплечью: — О том, что тебе уже никогда не будет сорок. А значит, твои вечно-юные и восхитительные шестнадцать позволят мне никогда не испытать той боли, которую вызывает увядающая красота любимых женщин…
… Тина вплыла в большую гостиную с таким счастливым выражением лица, что ее мать не удержалась от соленой шутки. А уже потом, увидев на поясе дочери золотую книжицу, по-мужски присвистнула:
— Юный Эвис, ты продолжаешь меня поражать!
— То ли еще будет! — ухмыльнулся я, оглядел жен и Найту, ничуть не удивленных моим поступком, уселся в свое кресло и поинтересовался, что они обсуждали до моего прихода.
Оказалось, что прием у ар Маггоров, на котором я и моя семья должны будем выйти в свет. Вернее, какие-то, на мой взгляд, несущественные мелочи, связанные с этим мероприятием. Когда я задал пару куда более важных вопросов, выяснилось, что они уже решены, и у арессы Доргетты все давно готово. Мало того, назначена и дата — десятый день пятой десятины первого месяца осени — соответственно, разосланы пригласительные. Кстати, «родственница» не забыла и о Лайвенском Псе с мастером Элмаром — стоило мне прищуриться во время озвучивания списка гостей, как она фыркнула и язвительно сообщила, что провалами в памяти не страдает, поэтому уже пригласила всех друзей рода Эвис.
Потом женщины начали обсуждать наряды, и при этом кидать на меня такие хитрющие взгляды, что я не удержался и попробовал узнать, что же они такого понапридумывали. Увы, без особого толку — любые вопросы на эту тему вызывали лишь загадочные улыбки, а единственная фраза гостьи, которой она «пыталась меня успокоить», лишь разожгла мое любопытство еще сильнее:
— Заявить о себе громче, чем это сделаете вы, ни у кого не получится…
Поняв, что сути приготовленного сюрприза женщины не выдадут даже под пытками, я поинтересовался у арессы Доргетты последними слухами, и тут же получил описание взаимоотношений между самыми сильными Старшими родами Маллора. Причем описание, скрупулезности и обстоятельности которого позавидовали бы даже в Ночном приказе!
Ограничиться простым «прослушиванием» такого количества нужных и полезных знаний я счел неразумным. Поэтому довольно долго терзал гостью наводящими вопросами, старательно укладывая в памяти чуть ли не каждую озвученную ею фразу или жест. И оставил «родственницу» в покое только тогда, когда почувствовал, что беседа превращается в допрос.
Как ни странно, Доргетта не обиделась. Наоборот — закончив рассказ о причинах, которые вознесли Чумную Крысу в кресло главы Разбойного приказа, она вдруг повернулась к заскучавшей Альке и постучала себя пальцем по лбу:
— Учись у мужа задавать правильные вопросы. И не только слушать, но и слышать ответы! А то так и будешь ярким, красивым, но совершенно бесполезным цветком…
— Ваша внучка — умница, каких поискать! — вступился я за мелкую. — Она видит мир настолько своеобразно, что почти каждая беседа с ней доставляет мне нешуточное удовольствие и заставляет пересматривать взгляды на очевидное. Что касается необходимости разбираться в хитросплетениях дворцовых интриг, то могу сказать следующее: она разберется в них тогда, когда почувствует потребность именно в таком времяпрепровождении. А пока копаться в этой грязи буду я, вы и ваша дочь.
— Эвис, ты меня расстраиваешь! — гневно сверкнув глазами, воскликнула старуха, но, не увидев в моих глазах ни страха, ни раскаяния, довольно заулыбалась: — Да-да, именно расстраиваешь: чем лучше я разбираюсь в твоем отношении к этим счастливицам, тем с меньшим удовольствием вспоминаю свою юность!
С последним утверждением я бы, пожалуй, поспорил — после четвертого кубка вина из бутылки, заложенной в винный погреб еще при деде, аресса Доргетта раскраснелась и принялась рассказывать историю за историей из своей молодости. Рассказывать женщина умела, а еще умудрялась мгновенно менять образы большинства участвующих лиц, поэтому эти истории мы не столько слышали, сколько видели. И иногда хохотали так, что сползали с кресел. К сожалению, возраст все-таки постепенно брал свое, поэтому ближе к полуночи аресса Доргетта начала уставать, и Найта, весь вечер ухаживавшая за ней, вопросительно посмотрела на меня. Я кивнул, и вскоре в кубок гостьи попало уже не вино, а его смесь с сонным отваром.
Тина нашего переглядывания не заметила, соответственно, страшно перепугалась, когда ее мать вдруг закрыла глаза и начала медленно клониться вправо. Поэтому, метнувшись к ней, вцепилась пальцами в запястье.
— Спит! — отодвигая ее в сторону и примериваясь, как бы половчее поднять обмякшее тело на руки, объяснил я. — И будет спокойно спать… до утра!
Кем-кем, а дурой моя советница не была, поэтому мгновенно сообразила, для чего мы могли усыпить ее мать. И, коснувшись моего уха губами, еле слышно спросила:
— Чья идея?
Я мотнул головой в сторону Найты. И не удержался от улыбки, увидев, с какой скоростью счастливая женщина влипает в неуверенно улыбающуюся подругу…
[1] Авада — торренский стилет в виде ажурной женской заколки.
Глава 32
Глава 32.
Девятый день третьей десятины первого месяца осени.
По своему обыкновению, Алька принеслась ко мне в спальню за половину стражи до рассвета. Бесшумно пробежала по ковру, забралась на кровать и, мазнув взглядом по изголовью, где, как обычно, лежало оружие, довольно заулыбалась:
— И ключ, и кинжал выглядят восхитительно! А уж на поясе у Майры — так вообще…
— О, Бездна, совсем забыл! — шепотом, чтобы не разбудить сладко спящую старшую жену, взвыл я, выметнулся из постели и рванул в гостиную.
— Держи, это тебе! — вернувшись обратно, я аккуратно положил на простыню один из трех прихваченных с собой ларцов.
Мелкая мгновенно сунула любопытный носик под крышку и торопливо отодвинула подарок от себя:
— Ножны кинжала, предназначенного мне, должны быть деревянными и оправленными в золото…
— Да, глава рода Эвис забрал тебя отдарком… — подала голос Майра, вероятнее всего, проснувшаяся во время моего побега из постели, перекатилась поближе и игриво царапнула ноготками бедро подруги: — Но ты ему настолько понравилась, что он сделал тебя меньшицей!
— Но ведь так