Мы немедленно повысили готовность средств ПВО, поскольку за рейдом воздушного разведчика всегда может последовать удар с воздуха. Был изменен походный порядок кораблей и минимум два «Харриера» стали дежурить на палубе в высокой степени готовности к взлету и перехвату любых целей.
Это поставило передо мной важный вопрос. Позволю ли я этому «грабителю» продолжать доносить аргентинским штабам о нашем местоположении или, возможно, доносить их авианосцу данные о том, где нанести основной удар? Или я «утоплю» его и тем самым нарушу собственные Правила ведения боевых действий, но сохраню свои корабли и человеческие жизни? Пожалуй не утоплю, но самолет меня очень волновал. Я слишком хорошо знаю, что может последовать после пролета разведывательного самолета – определение направления главного удара является одной из первостепенных задач таких вылетов.
В 02.30 на следующий день был обнаружен новый высотный объект в ста сорока четырех милях к юго-западу (это направление на Южноамериканский материк). Мы снова послали «Харриер» в ночь, он перехватил цель в шестидесяти пяти милях от нас и опознал «Боинг-707» с навигационными огнями авиалайнера. «Харриер» отогнал его к северо-востоку от ударной группы. После этого «Боинг» «снял маску» и резко повернул домой на юг, тем самым раскрыв себя. Вне всякого сомнения, это был «грабитель».
Это не должно было повториться. Поэтому я «дергал» Нортвуд и просил их организовать утечку информации, что нам якобы дали разрешение сбить «грабителя». Я хотел таким образом избавиться от него. Я пошел еще дальше и запросил разрешение сбить «грабителя». К моему большому удивлению, я получил такое разрешение, правда, с уточнениями, что: а) он сблизится с кораблями на определенное расстояние; б) мы имеем убедительное подтверждение того, что самолет действительно является «грабителем».
В 20.00 того же дня, в темноте, «Боинг» появился снова. К этому времени все были в высшей степени готовности. Начальник ПВО на «Инвинсибле» в течение двух минут поднял в воздух два «Харриера» и еще через три минуты – третий. Это было уже слишком, дневник зафиксировал мое раздражение. «Смешно…, – записал я. – Поэтому сделал выговор начальнику ПВО за плохое управление: вертолеты медленно поднимаются в воздух, радиоперехват не предупредил. Начинаешь сомневаться, что у нас вообще что-нибудь получится».
На следующий день в 11.34 «707-й» появился снова. Мы засекли работу его радара и направили к нему перехватчик, но перехватить его не смогли. И самолет исчез, предположительно нас не обнаружив. Он становился чем-то привычным. После захода солнца он появился снова, на сей раз с юго-востока на удалении двести миль на большой высоте, следуя курсом прямо на нас с включенным, как обычно, радаром. Система управления ЗРК «Си Дарт» на «Инвинсибле» быстро захватила его и давала нам точную информацию о курсе, скорости и высоте полета, а также определяла момент пуска наших ракет для поражения цели на максимальной дальности. Все это происходит за пределами определенного диапазона дальности, разрешенного мне ПВБД. Поэтому мы ждем, пока он на скорости 350 узлов не войдет в этот диапазон. До достижения рубежа, где он будет «наш», ему оставалось лететь две минуты.
У меня в этот момент возникает сомнение: вдруг это не он? Но я так не думаю – «грабитель» навещал нас регулярно в течение трех дней. Пришло время его убрать. Во-первых, потому что он мог быть предшественником удара; во-вторых, как говорили о расстреле адмирала Бинга [45], «чтобы поднять дух остальных». Тем не менее я все же требую провести окончательную классификацию: «Есть ли у нас данные о каких-либо коммерческих авиарейсах над Южной Атлантикой?» Уверенный отрицательный ответ. Ну что же, подумал я, если он подойдет поближе, нам придется открыть огонь. Требую провести последнюю заключительную проверку. «От его настоящего места проложить курс вперед и в обратном направлении по карте Южной Атлантики. Быстро!»
До пуска ракеты по «грабителю» оставалась минута. Каждые десять секунд он приближался на одну милю. Если поднять в воздух находящийся в готовности к взлету «Харриер», он не сможет подойти к «грабителю» за то время, пока тот находится в пределах досягаемости. Все еще нет ответа от моего офицера. Но через двадцать секунд слышу его осторожный доклад: «Похоже, что самолет следует по прямой Дурбан – Рио-де-Жанейро».
«Оружие в исходное!» – призываю я, и офицер боевого управления немедленно оповещает корабли по радио и запрещает ведение огня.
Для визуальной идентификации самолета послан «Харриер». Естественно, он докладывает, что это бразильский воздушный лайнер со всеми обычными навигационными огнями и освещением внутри самолета, без сомнения, следует по маршруту Дурбан – Рио-де-Жанейро. Самолет быстро исчезает в северо-западном направлении.
В то время это не казалось каким-то примечательным событием. Мой дневник просто зафиксировал: «Перехвачен бразильский воздушный лайнер – международный сценарий?» Но если бы мы сделали ошибку, это вызвало бы мировой скандал, наподобие сентябрьского 1983 года, когда Советы сбили корейский «Боинг-747». У нас оставалась всего одна минута до пуска ракеты, когда последовал приказ «Оружие в исходное!»
С тех пор я много раз анализировал это непродолжительное событие, пытаясь отыскать реальную причину сомнения, возникшего у меня в последний момент. Думаю, что я мыслил в такой последовательности: «Этот контакт не представляет для меня непосредственною угрозу. Самолет не собирается нас бомбить, самое худшее, что он может сделать, доложить о нашем местонахождении. «Должен ли я сбивать его, если имеется даже самый незначительный риск того, что я не прав? Есть ли у меня все реальные критерии для «уверенной идентификации» – высота, скорость, данные радара, общее поведение?» Да. Но положительная идентификация? Я явно усиленно стремился найти причину не стрелять, не особенно думая о последствиях, если все обернется худшим образом. Но в свете инцидента с KAL 007 год спустя это был один из моих удачных дней. Если бы мы сбили тот воздушный лайнер, это, вероятно, не оставило бы американцам никакого иного выбора, как отказать нам в своей поддержке; оперативное соединение было бы отозвано; Фолклендские острова стали бы Мальвинами; меня бы осудили военным трибуналом, дополнительно обвиняя в том, что никакого разрешения мне не давалось. Я только думал, что имел его, на основании совета начальника штаба в Нортвуде, полученного на словах по закрытому каналу связи через спутник (DSSS). Это не был официальный сигнал на бумаге – существенная часть любого важного решения, который не может быть заменен разговором по DSSS. Последствиями стал бы законный ужас международного сообщества после