12
Императорский выезд
Многие из сгоревших покоев удостоились в прошлом августейшего посещения, сам император бывал здесь.
Камни остались в золе
там, где Феникса высилась зала [509].
Выбоины от колес —
там, где прежде карета стояла.
Сколько прекрасных принцесс,
царедворцев когда-то съезжалось
В этот чертог, где звучит
бури стон, пробуждающий жалость!
Веет печалью в садах
при покинутом женском покое.
Будто слезами, кропит
их вечернее небо росою.
Стены в убранстве зеркал
и на ширмах узоры нефрита
Стали добычей огня.
Драгоценная утварь разбита.
Даже сторожек лесных
не осталось в угодьях, где птица,
Рыба, непуганый зверь
на приволье любили резвиться.
Множество пышных палат,
где первейшие жили вельможи
Вплоть до министров, князей,
что к монарху пресветлому вхожи, —
Все, услаждавшее взор,
что века богатело и крепло,
Пламени обречено,
стало грудами угля и пепла.
Жерди, солома, камыш —
все бессчетные смердов жилища,
Верных вассалов дворы
были отданы пламени в пищу,
И трепетали сердца
перед страшным всевластием рока,
Что низлагает владык
и державы карает жестоко.
Так и в былые года
погибали великие страны:
Росные травы взросли
на руинах твердыни У-вана [510].
Циньской империи мощь,
безнаказанным злом одержима,
Пала, и стольный Сяньян
запылал в черном облаке дыма [511].
Строили Тайра в горах
на крутых перевалах заставы,
Чтобы с заставой Ханьгу,
с Сяошань им соперничать славой [512].
Грозной оградой засек
ощетинились горные склоны.
Северных варваров рать [513]
прорвалась, разметала заслоны.
Словно Цзиншуй и Вэйшуй [514],
были реки в горах, но преграды
Не убоялись в пути
супостатов восточных отряды.
Ведал ли кто, что придет
час для Тайра бежать из столицы,
Чтобы в безвестных краях
по лачугам убогим селиться?
Им ли, привыкшим блюсти
при дворе церемоний порядок,
В западных весях сносить
дикость нравов и грубость повадок!
Равные славой имен
богу водной стихии, Дракону,
Что, восседая меж туч,
неподвластен земному закону,
Стали подобны они
мелкой вяленой рыбе на низке [515].
Кто из великих досель
опускался с вершины столь низко?
По мановению вмиг
чередуются радость и горе,
Недолговечный расцвет
увяданьем сменяется вскоре.
Тяжко порой провожать
даже день, вытесняемый ночью,
Что же о смертных сказать,
бренность мира узревших воочью!
В годы правленья Хогэн
были Тайра — как вишня весною,
В годы Дзюэй перейдя,
стали палой осенней листвою…
Самураи восточных земель, Сигэёси Хатакэяма, Арисигэ Оямада и Томоцуна Уцуномия, с седьмой луны минувшего 4-го года Дзисё находились в плену в столице. Теперь, когда Тайра решили бежать на запад, все эти пленники подлежали казни. Но князь Томомори сказал, обращаясь к старшему брату:
— Вы не измените судьбу и не вернете ушедшего счастья, если велите обезглавить даже сотню или тысячу человек! Как, наверное, стосковались их жены, дети, все домочадцы! Не лучше ли, вопреки обычаю, отпустить их? Если случится чудо и счастье вернется к нам, они не забудут этих благодеяний!
— Истинно так! — ответил князь Мунэмори и отпустил их.
Касаясь челом земли и проливая благодарные слезы, все трое упорно твердили:
— С минувших лет Дзисё и вплоть до настоящего времени только ваше милосердие сохранило нашу бесполезную жизнь! Позвольте же следовать за вами повсюду, куда направится императорский поезд!
Но князь Мунэмори сказал им:
— Все ваши помыслы устремлены на восток. Душой вы летите на родину, зачем же вести за собою пустую оболочку, лишенное души тело? Ступайте домой, возвращайтесь без промедления!
И, утерев слезы, самураи возвратились на восток, в Канто. Ведь, как-никак, целых двадцать лет князь Мунэмори являлся их господином, что ж удивительного, что слезы разлуки не иссякали!
13
Таданори покидает столицу
Таданори, правитель Сацумы, повернул коня вспять — никто не видел когда и как — и возвратился в столицу. Семеро всадников — Таданори, пятеро его самураев-вассалов и отрок-паж — подъехали к усадьбе вельможи Сюндзэя [516] на Пятой дороге, но ворота оказались закрыты, и никто не вышел навстречу.
— Это князь Таданори! — крикнули его провожатые, и в усадьбе поднялся переполох: «Беглецы возвратились!»
Тогда сошел с коня Таданори, правитель Сацумы, и сам громким голосом возгласил:
— Не бойтесь, мы не причиним вам вреда! Я вернулся, потому что надобно молвить слово господину Сюндзэю. Не открывайте, но пусть господин подойдет к воротам!
— Это похоже на правду, — услышав речь Таданори, промолвил Сюндзэй. — Таданори можно не опасаться… Впустите его в усадьбу!
И, приказав отворить ворота, он вышел к гостю. В печальный час довелось им вновь увидеть друг друга!
И сказал тут правитель Сацумы:
— Мне выпало счастье долгие годы внимать