Я помню первый день войны…
И страх, и лай зениток.
И об отце скупые сны —
Живом, а не убитом.
Война ворвалась стоном – «Жди…»
В бессонницу солдаток.
Еще все было впереди —
И горе, и расплата.
А ныне добрая земля
Покрыта обелисками.
Война кончалась для меня
Слезами материнскими.
И возвращением отца.
И первым сытным ужином…
Но до сих пор ей нет конца
В душе моей контуженой.
Утро победы в Калинине
Весть о Победе разнеслась мгновенно…
Среди улыбок, радости и слез
Оркестр Академии военной
Ее по шумным улицам понес.
И мы, мальчишки, ринулись за ним —
Босое войско в одежонке драной.
Плыла труба на солнце, словно нимб,
Над головой седого оркестранта.
Гремел по переулкам марш победный,
И город от волненья обмирал.
И даже Колька, озорник отпетый,
В то утро никого не задирал.
Мы шли по улицам, родным и бедным,
Как на вокзал,
Чтобы отцов встречать.
И свет скользил по нашим лицам бледным.
И чья-то громко зарыдала мать.
А Колька, друг мой,
Радостно и робко
Прохожим улыбался во весь рот,
Не зная, что назавтра похоронка
С войны минувшей на отца придет.
«В актовом зале литинститута…»
От студенческих общежитий до бессмертья – рукой подать.
В актовом зале литинститута
Мы сдаем экзамены на самих себя.
Винокуров Женя, как юный Будда,
В кресле притих, листки теребя.
Здесь вся будущая литература —
Трифонов, Друнина, Соколов…
Смотрят классики то светло, то хмуро
На тех, кто их потеснить готов.
Мы получим с годами свои литпремии
За книги, за искренность и войну.
И останемся в том героическом времени,
Которое нам поставят в вину.
«Нас остается все меньше…»
Нас остается все меньше —
Сверстников прошлых побед,
С фронта со славой пришедших
В будни надежды и бед.
Нас остается все меньше —
Сверстников давних невзгод,
Добрых, выносливых женщин,
Живших в нужде на измот.
Мы ни о чем не жалеем.
Мы – поколенье войны.
Над клеветой и елеем
Судьбы вознесены.
Чтобы доверьем минувшим
Не обманули страну,
Наши солдатские души
Снова идут на войну.
Хлеб
Трудно родится хлеб.
Трудно хлеб достается.
Тот, кто душою слеп,
Может быть, усмехнется.
И похохмит над тем,
Как я, с достатком в доме,
Хлеб суеверно ем,
Крошки собрав в ладони.
Это живет во мне
Память о той войне…
Горькие времена!
Худенький мальчик, где ж ты?
В сутки – лишь горсть зерна,
Триста граммов надежды.
Бабушка нам пекла
Хлеб из скупой мучицы.
Жизнь,
Что давно прошла,
В сердце мое стучится.
Хлеб нас от смерти спас.
Он и сейчас бессмертен…
Все настоящее в нас
Этою мерой мерьте.
«Где-то около Бреста…»
Где-то около Бреста
Вдруг вошла к нам в вагон
Невеселая песня
Военных времен.
Шла она по проходу —
И тиха, и грустна.
Сколько было народу, —
Всех смутила она.
Подняла с полок женщин.
Растревожила сны.
Вспомнив всех не пришедших
С той последней войны.
Как беде своей давней,
Мы смотрели ей вслед.
И пылали слова в ней,
Как июньский рассвет.
Песня вновь воскрешала
То, что было давно.
Что ни старым, ни малым
Позабыть не дано.
И прощалась поклоном,
Затихала вдали.
А сердца по вагонам
Все за песнею шли.
«Я возвращаюсь улицей детства…»
Я возвращаюсь улицей детства
В город по имени Тверь.
И вершится в душе моей действо,
Чтоб в былое открылась дверь.
– Здравствуй, мама! Как ты красива —
Ни морщинок, ни седины… —
И глядит на меня Россия
Фотографией со стены.
Это я подарил когда-то
Свой наивный тверской пейзаж.
Мать торопится виновато
Стол украсить на праздник наш.
Батя режет тугое сало.
Белое, как за окном мороз.
– Баба Сима тебе прислала,
Чтоб здоровым и сильным рос. —
На столе довоенный чайник
И крахмальная белизна…
Как мне горестно и печально
Сознавать нереальность сна.
«Я – в гостинице…»
Я – в гостинице.
А за окнами
По-осеннему грустный вид.
Бродит осень лугами мокрыми,
Заморозить их норовит.
Я печально смотрю на берег,
На крутой его поворот.
Словно где-то мой дом затерян.
И все ждет он меня.
Все ждет.
Словно юность моя осталась
На холодном на волжском дне.
И спокойная,
Будто старость,
Волга зябко течет по мне.