В каком-то смысле эта радиопьеса — шоу одного человека: актер сидит за столом со стопкой бумаг и в одиночку рассказывает перед микрофоном. Хотя Уэллс играет всего две роли — Сьюворда и Дракулы, — вся пьеса опосредована его голосом. Все действие при этом разворачивается во внутридиегетическом пространстве, заключенном в письме. Ни Харкер, ни Мина не делят со Сьювордом микрофон. Как настаивает Сьюворд, они существуют только внутри написанных ими текстов. Чтобы рассказать историю Дракулы, эти тексты надо озвучить. «Для начала я предлагаю вам выдержки из личного дневника Джонатана Харкера». Обратите внимание, что слушателям представляется не Харкер, а его дневник. Персонажи этой истории могут говорить только по команде Сьюворда, как если бы он находился в студийной комнате управления и подавал сигналы. Даже когда Сьюворд сам входит в мир романа, взаимодействуя с Ван Хельсингом или Миной, это происходит только изнутри текста. «Я все еще цитирую из своих личных бумаг», — напоминает он нам в середине пьесы, чтобы слушатели не забыли.
Сюжетный мир остается, так сказать, за сценой или по крайней мере не в центре повествования. Центральное место занимает именно письмо. На определенном уровне «Дракула» Уэллса — это аллегория радиоадаптации, повторяющая процесс превращения текста в голос, в нарративизированную речь. Но на этот процесс глубокое влияние оказывают устойчивые схемы отсрочки, которые нивелируют сюжетный мир мимесиса.
В радиоадаптации «Дракулы» Уэллсу пришлось пренебречь подозрительным отношением самого Стокера к записанному звуку. По сути, ему пришлось аннулировать фетишизацию письма в романе. В изложении Стокера Сьюворд — любитель технических устройств, владеющий самыми современными технологиями, включая фонограф. Будучи человеком науки, Сьюворд — не писатель, он предпочитает устную речь письменной, записывая свои мысли на новый фонограф Эдисона. В романе Сьюворд ведет себя как радиооператор, говорящий в микрофон в уединении своей спальни, где он собрал стопку восковых цилиндров со своими заметками и дневниковыми записями. На протяжении большей части романа эмоциональные переживания Сьюворда смягчаются благодаря использованию звукозаписи.
Но одержимость Сьюворда фонографом надо обуздать с помощью письменного слова. Полная решимости Мина убеждает неохотно соглашающегося психиатра, что ради «наших сведений о том ужасном существе» необходимо расшифровать восковые цилиндры с помощью пишущей машинки. И вот голос Сьюворда проходит путь от фонографа через уши Мины к ее рукам на клавишах, переходя от одного медиума к другому, от воска к бумаге. Записи Сьюворда становятся достоянием общественности, частью растущего массива собираемой Миной информации о тайне Дракулы.
На протяжении всего романа Стокер обращает внимание на различия между письменным словом, языком, записанным с помощью фонографа, и устной речью, отдавая предпочтение Мине в роли писца. В отличие от машинописи Мины, которая является результатом работы передовой технологии, человеческая речь в романе ассоциируется с мистификацией и иррациональностью. Даже фонографический голос доктора Сьюворда окутан тайной, пока его не расшифрует и не отредактирует на своей пишущей машинке Мина. Архаичный голос Дракулы, обладающий гипнотической силой, еще более загадочен. Власть Дракулы над другими, в том числе над животными, проистекает из силы его голоса, заставляющего их подчиняться. Более того, его голос может передаваться сквозь время и пространство — подобно радио. Он исходит из другого порядка бытия и не принадлежит этому миру. Предупреждая Харкера, чтобы тот не преуменьшал уникальность новой для себя местности, Дракула указывает на онтологическое несоответствие между мирами. «Мы в Трансильвании, а Трансильвания — это не Англия, наши дороги — не ваши дороги, и тут вы встретите много странностей» [218].
В романе Стокера господству околдовывающего голоса противостоят современные формы записи (от машинописи до телеграфа), которые проводят жесткую границу между современностью и ее пороками [219]. Как отмечает Харкер в своем дневнике:
если только, конечно, я не обманываюсь в собственных ощущениях, минувшие столетия сохранили над нами особую магическую власть, перед которой поистине бессилен любой прогресс [220].
Безумец Ренфилд называет Дракулу хозяином, и голос хозяина — одна из тех сил, о которых говорит Харкер. Позже вампирическая связь Дракулы с укушенной Миной проявляется в его бесплотных словах. Подобно чревовещателю, Дракула передает свой голос манекену, в который превращается Мина под его гипнотическим воздействием. Сам граф обретает своего рода радиоприсутствие в голосе, который слышит Мина, — в развоплощенном звуке. Однако этот же акусматический голос используется против графа, когда Ван Хельсинг понимает, что радиосигнал Дракулы может быть отслежен через его связь с Миной. Как только Ван Хельсинг настраивается на канал вещания Дракулы, он может вычислить его присутствие. Ван Хельсинг манипулирует загипнотизированной Миной, как GPS-навигатором, чтобы узнать местонахождение Дракулы. «Расскажи мне, что он слышит», — приказывает Ван Хельсинг квазивампиру. «…Удары волн о борт корабля и бурливая вода, темнота и благоприятные ветры, — сообщает Мина. — Всюду мрак. Слышу журчание воды наравне с моим ухом и какой-то треск, точно дерева о дерево. […] Где-то есть скот» [221]. Для победы над Дракулой требуется хитроумный прием подслушивания, с помощью которого Ван Хельсинг преобразует голос хозяина в географические координаты.
Влияние Дракулы в романе во многом обусловлено силой его голоса как формой непосредственного контакта. Этот голос, в сущности, не поддается сигнификации. В нем нет ни сообщения, ни семиозиса — только звук. Это голос радикального другого, усиленный притягательностью сирен. Этот чистый звук контрастирует с богатством стокеровского текста, который является продуктом обширной медиации и бюрократических технологий. Магический голос Дракулы обезвреживается не затыканием ушей воском, а путем превращения загадочного голоса в информацию.
То, что голос Дракулы оборачивается его собственной гибелью, — ирония, свидетельствующая об успехе в создании информационной сети охотниками на вампиров, то есть в создании устройств для «механической обработки дискурса» (в терминах Фридриха Киттлера) [222]. Мы видим победу модерна над голосом в образе Мины, которая играет роль редактора, библиотекаря и архивариуса. Она готовит машинопись, необходимую для преследования графа. Ее задача — расшифровать и собрать воедино различные текстовые и устные документы, которые «доказывают», как говорит Уэллс в роли Сьюворда, «правду» о Дракуле. Из всех персонажей, преследующих